Моя по умолчанию

– Ой, смотри! Мам, смотри, он садится! – кричит Егор.

Его «мама» – самое лучшее, что я когда-либо слышала. Без шуток. Когда он спросил, можно ли называть меня так, я, конечно, сдержалась, но потом два часа рыдала у Астахова на плече. А тот нервно дергался, не зная, как меня успокоить, и пугал тем, что если я не перестану лить слезы, у меня пропадет молоко.

Резко подскакиваю с шезлонга. То ли от этого стремительного движения, то ли от солнца, голова идет кругом. Я зажмуриваюсь на секунду, чтобы прекратить это кружение, а когда открываю глаза, Ванька уже не в своей корзинке, а в руках отца.

– Это кто у нас такой молодец?! Иван Георгиевич?

Иван Георгиевич хохочет и пускает слюни. У Ивана Георгиевича вот-вот вылезут зубы. Жорка утыкается малому в живот и вертит головой, как пес, делает «б-р-р-р-р». И снова у меня глаза на мокром месте. От этого тихого-громкого счастья. Натягиваю на нос солнцезащитные очки, спускаю ноги на недавно подстриженный газон, немного пожухший в преддверии осени, и иду к ним.

– Есть хотите? – у нас первый выходной за бог его знает сколько времени. Я его зубами выгрызла, отчетливо понимая, что мой муж не в восторге от моего графика. Нет, к счастью, мы больше не ругаемся из-за занятости. И всеми силами пытаемся проводить больше времени вместе. Но с таким ритмом жизни на семейные посиделки и разговоры нас банально не хватает. Астахов это, конечно, замечает. И злится. Я знаю, что злится. Хотя и сдерживает себя. Но ведь я, успев довольно неплохо его изучить, вижу – и как он брови хмурит, и как порой мрачнеет лицом. А еще я знаю, научена жизнью, что с мужчинами так нельзя. 

Как-то, желая немного выправить ситуацию, я сбагрила Ваньку Нюте и попыталась устроить мужу романтик. Свечи-музыка-ужин-красивое белье. А в итоге… Я просто уснула, пока Астахов принимал душ.

Отказаться бы от всего вовсе! Но от одной этой мысли у меня в груди стынет. И тревожность от того, что я и так достаточно серьезно сбавила обороты, сковывает меня липким страхом. Нет, ужасом перед будущим. А что, если меня забудут? А что, если я никому не нужна? Оказалось, что когда ты долгие-долгие годы живешь работой, зрителем и ролями, не так-то просто уйти со сцены. Даже если чувствуешь, что это тебе в самом деле нужно. Даже если не навсегда. Даже если выгорел, кажется, в пепел, так что никаких сил не осталось. Невозможно… Нереально страшно… Остановиться.

– А что у нас на обед?

– Борщ с пампушками. Я сама приготовила.

Астахов удивленно приподнимает брови. Да знаю я. Знаю! Нужно чаще. Хотя бы раз в неделю что-то стряпать самой. Не полагаясь на домработницу. Знаю, что от этого ему будет приятно, но… Но! За это время я могу помочь стольким людям! Позвонить спонсорам Фонда, или встретиться с депутатами, которые сумели бы пролоббировать очень важные законодательные инициативы, или поработать над ролью, которая мне все никак не дается… Это только я могу, понимаете? А борщ умеют варить едва ли не все.

– Ну, тогда, конечно, пойдемте.

Кормлю своих мужчин. У меня раньше ни одного не было, а тут сразу четыре!

– А когда Ваньке можно будет борщ?

– Где-то ближе к году, – авторитетно заявляет Анюта.

Что может быть лучше вот таких посиделок за круглым столом, накрытым ажурной скатертью, которую собственными руками вышила покойная жена отца Алексея? Когда легкий ветерок колышет занавески, пригревшись на солнышке, дремлет соседский кот, а в тарелках – холодный зеленый борщ со сметаной? И разговоры, разговоры, разговоры…

Подаю Астахову хлебную корзинку, когда у него звонит телефон.

– Хм… Отец. Да?

Ванька, сидя в специальном стульчике, хулиганит, стуча по столу ложкой. Мне не слышно, что Георгию говорит Святослав Алексеевич. Да и занята я другим. Подкладываю что-то, то зелень, то буженину. Не сразу откликаюсь, даже когда, завершив разговор, Астахов зовет меня:

– Даная…

– М-м-м?

– На Галку совершено нападение.

– К-как? – из рук вываливается ложка, которой я мешала салат – из выращенных здесь же, на огороде, огурцов, помидоров и перца. – Откуда ты знаешь?

– Отец позвонил. Собирайся. Нам нужно ехать.

Подлетаю к столу.

– Не понимаю. А он откуда узнал?

– Я не в курсе. На месте разберемся. Галка тебе ничего не говорила?

– Нет. Иначе я не интересовалась бы у тебя, – наверное, сейчас глупо тратить время на такие бесполезные разговоры, но я так растеряна… Да что там? Я в шоке! И поэтому говорю что-то не то. – Насколько все серьезно?

– Она в реанимации.

К горлу подкатывает огромных размеров ком. Дыхание замирает в горле. Моя единственная подруга… Тело немеет, скованное ужасом. На разгоряченной августом коже выступает холодный пот. Спокойно, Дадина. Не время киснуть.

– Нют, Ваня на тебе. Он недавно ел, но если захочет…

– Я разберусь, Данаюшка Васильна. Вы об этом не беспокойтесь, – испуганно хлопает глазами моя помощница.

– Пойду, выгоню машину, – хмурится Макс. И как-то так с намеком, что ли, смотрит на Астахова. Что, черт его дери, происходит?!