Мой любимый негодяй

Люси прочла множество безнравственных брошюр, пытаясь разобраться в отношениях мужчины и женщины. Вот и сейчас на память пришли выдержки из чопорных советов юным невестам авторства Рут Смайтер. Все Смайтеры мира изошли бы кипятком, увидев ее сейчас – обнаженную, с головы до пят согретую лаской. К тому времени, когда звуки утра начали пробиваться сквозь шторы, на ее теле не осталось ни дюйма, которого Тристан не коснулся бы губами. Ни одного дюйма, которого он не целовал бы, по которому не провел бы языком. Люси зажмурилась и покраснела. Она позволяла Тристану делать такие вещи…

За спиной послышалось легкое сопение. Люси замерла.

Он остался на ночь!

Что положено говорить наутро после?..

Дыхание ровное. Значит, еще спит.

Люси осторожно перекатилась на спину и затихла. Тристан не пошевелился. Она медленно, очень медленно развернулась.

Он спал на спине, лицом к Люси, открыв мощные плечи и беспечно закинув за голову одну руку. Прошлой ночью он не поступил как случайный кавалер. Так и уснул, сцепив руки у Люси за спиной, и как только она пыталась переползти в более прохладное и менее нарушающее интимные границы место, не просыпаясь, снова притягивал ее обратно, совмещая с изгибами своего тела. Возможно, именно потому некоторые из его интрижек и попадали на первые полосы газет; женщины готовы были броситься в реку – настолько легко он заставлял каждую из своих любовниц поверить, что она единственная в мире, ведь даже во сне он прижимал ее к себе. Следует признать, ощущение пьянящее.

Проникшие в комнату солнечные лучи позолотили и кожу Тристана, хотя уж в чем в чем, а в этом он не нуждался. Пока его изощренный разум отдыхал, лицо не искажали развязность, цинизм и расчетливость. Остался лишь непорочный, идеально симметричный ангельский лик – похожий на те, что Хэтти и любой художник из мастеров прошлого стремились увековечить на холсте. Дремлющий архангел Гавриил.

Странно. Люси он больше нравился бодрствующим. Уж на что у нее нет артистичной жилки, и то она могла бы сказать, что его коварный ум изменил лицо – от совершенного к соблазнительному.

Люси высунула из-под одеяла правую руку, очертила пальцами в воздухе линию бровей. Благородный, с горбинкой, нос. Левую скулу. Однажды она видела, как на щеке расцветает багровый отпечаток ее руки. Как она была разгневана на весь мир в тот день в Уиклифф-парке! И как беспомощна.

Рука двинулась ниже, к шее.

Резкий взмах – цап! – и запястье попало в мертвую хватку.

Тристан смотрел на нее – ресницы полуопущены, однако глаза совсем не заспанные.

Он уже некоторое время не спал!

Люси попыталась вывернуться.

Он продолжал удерживать ее, но хватку несколько ослабил. Окинул долгим взглядом, вмещавшим все ночные часы. Бесстыдное воспроизведение каждого хриплого стона, поцелуя и окончательной капитуляции. А если говорить правду, двух капитуляций. На лице явственно промелькнула самодовольная усмешка. Люси ощутила, что краснеет.

– Как ты понял, что моя рука здесь?

Тристан улыбнулся уголками глаз:

– По запаху. – Он поднес ее ладонь к своему лицу и понюхал то место, куда Люси вчера нанесла каплю духов. Голос незнакомый, глубокий и хрипловатый после сна. Возбуждающий. Какая она испорченная – вот позор!

Люси оперлась на локоть:

– У тебя хороший нюх.

Он посмотрел на нее поверх запястья и поправил:

– Чрезвычайно хороший.

– Как у животного.

– Прошлой ночью я не слышал, чтобы ты выражала недовольство по этому поводу. – Он провел губами по пульсу на запястье, и Люси раззадорилась. Ресницы Тристана взметнулись, в глазах вспыхнула хитринка – еще вчера она действовала раздражающе, а теперь вызывает предвкушение… Однако он посерьезнел. Ладонь скользнула вверх по руке Люси, к ее лицу. Большой палец остановился на нижней губе, которую Люси прикусила в экстазе и которая теперь побаливала. – А я тебя прошлой ночью почему-то почти не слышал.

– Разве это необходимое условие? – возразила Люси.

– Нет. Однако нет ничего постыдного в том, чтобы добавить звуковое сопровождение к процессу получения удовольствия.

Люси отвела взгляд. Есть последние рубежи, которые женщина должна оставить за собой, решившись на безрассудство. По причинам, которых она не могла назвать, звуковое сопровождение ощущалось как потеря последнего бастиона. А она не хотела его лишаться.

Тристан сел и осмотрел комнату; взгляд задержался на призыве Мэри Уолстонкрафт к равноправию женщин, висевшем над камином.

– А мы уснули прямо здесь. Вместе.

– Да.

Он слегка вздрогнул, словно прогоняя некоторое замешательство.

– Почему на полу?

– Моя кровать очень узка, – рассеянно созналась Люси.

Созерцать обнаженный торс Тристана – зрелище впечатляющее, когда образ более-менее смягчен благодаря свету и тени. А вот в утреннем свете и с одеялом, прикрывавшим лишь бедра, его вид был пугающим – и в то же время не смотреть было невозможно.