Мои Белые Боги

На каменном пятиугольном блоке сто одна точка, если считать яркие, то пятнадцать. Справа снизу ломанная серая линия похожа на сверкнувшую в летнем небе молнию. В общем-то, они все похожи на молнию, но эта особенно сильно похожа. Чуть выше другая ломаная линия напоминает взметнувшегося в ветреную погоду воздушного змея. Вьются по ветру ленты, может быть даже алые. В середине блока линия похожа на запутавшуюся в сетях малую медведицу, мирно плывущую в океане грез в окружении смутно различаемого света большой, расплывшейся точки-звезды. Слева сверху ломаная линия улеглась тупым углом. Это тополь под окном старой московской школы и первого сентября первоклашкам он казался огромным деревом. Первый класс, все нарядные: мальчики в рубашках, девочки с огромными бантами на голове, звучит гимн первоклассников – «Учат в школе, учат в школе, учат в школе». Захватывает дух перемен, огромный, новый мир вчерашних детсадовцев, где они чувствуют ветерок свободы. Из года в год, из класса в класс этот ветер будет усиливаться, пока однажды не станет штормом взрослой жизни. Родители знают об этих ветрах, поэтому у них такие серьезные глаза, поэтому нет-нет и накатит слеза. Саша была счастлива и хорошо помнит этот день и новенький рюкзачок с золотой рыбкой, и белую блузку и Светлану Владимировну – молоденькую, симпатичную учительницу в старой московской школе. Потом Светлана Владимировна расскажет, что сама здесь училась и девочкой бегала по этим коридорам и о особом духе этой школы расскажет. Она улыбается, берет цветы у будущих учеников и скрывает волнение за строгостью учительской юбки и пиджака. Светлана Владимировна – волшебница в глазах маленькой Сашеньки.

На ступеньках с микрофоном появляется директриса – женщина в возрасте. Аккуратно уложены седые волосы, молодит светлое платье и глаза у нее молодые, любопытные, жадные до жизни и говорит она бодро, живо, энергично и Саша растворяется в этом потоке слов и улыбается светлому, осеннему дню и застрявшим в ярких, тополиных листьях золотым лучам, источавшим умопомрачительный запах тепла. Красавица-учительница Светлана Владимировна наклонилась и полушепотом сказала: – Люблю драконов. Надо вернуться в кулькит.

При чем тут кулькит? Какие драконы? Саша очнулась от видения. В спальне недовольно бормотала Гелла: – Надо есть, чтобы быть сильной. Это каждому понятно. Чтобы быть живой. Нет еды – всё?! Всё. А там тепло, красота, наши гуляют, с вестниками днем в лес пошли. Ой, как хорошо. Все кто хотел идти, всех взяли, набрали черного мха, под ним растут вкусные ягодки. От тех ягод много сил в теле наливается. Думаешь, просто достать было? Такие ягоды раньше один раз видала, ни разу не едала. Тебе передали, я сварила питьё. Каждую ягоду раздавила. Выпьешь и начнешь говорить, поправишься. Лежишь одиннадцатый день, как мертвая, ни с кем не говоришь, ни ешь. Жизнь из тебя уходит. Слышишь? Неужто помереть охота?

Саша затылком почувствовала строгий взгляд приставленной сиделки и слышит сочувствующий вздох и как обратно на стол ставится каменный стакан с варевом из чудодейственных ягод. У Геллы большие, мясистые, теплые руки. Первые пять дней после спасения эти руки нежно ухаживали за ней, вырываясь из постоянной, непробиваемой стены забытья Саша чувствовала приятное поглаживание по спине и голове и неразборчивый, ласковый шепот. Жидкость, которой была заполнена яма, оказалась жутко неприятной, въедливой и долгоиграющей по выходу. Она выходила со рвотой, текла из носа, из глаз, ушей и пор кожи, так что Гелла часто обтирала Сашу вымоченной в теплую воду тряпкой. А Грис говорил, что именно из-за противной жижи Саша не хочет ни с кем говорить, отвернулась к стенке и постоянно молчит.

– Ну хватит! – прикрикнула Гелла и приказала, – живо поворачивайся и пей!

Получив в ответ тишину, она выскочила из спальни, ходила по гостиной и громко отчитывала подопечную: – Сколько можно молчать?! Понятно, тяжелое испытание! Надо ходить, слышишь, надо расхаживаться. Надо вставать и жить. Отнимаешь моё время капризами, здоровая же уже.

Привычные средства воздействия – ласка и угроза не действовали, оттого властная Гелла нервничала, не понимала, как помочь и чтобы успокоиться, прижимистая с таким ресурсом как время сиделка переключилась на кройку и шитье. В гостиной установили швейный стол. Саша подняла безразличный взгляд на знакомую стену. Все изученные точки и линии на месте. Понимая болезненность своего состояния в такие моменты когда до нее пытались докричаться ей хотелось плакать. И пусть со слезами выйдет пустота, холод и безразличие. А впрочем, все равно и спать снова хочется.

….

В спальне кто-то находился, и кто-то недавно говорил. Сказанное полушепотом вибрировало в каменных стенах. Вырвавшись из кошмаров, где черная жижа бесконечно долго затягивала ее на дно, а в перерывах аморфные существа окружили, оплели, уселись на плечи и гнусно и одновременно задорно похихикивали, Саша прислушалась.