Могикане Парижа

«Будьте сегодня вечером от десяти до одиннадцати часов около отеля, к вам выйдут и проведут вас ко мне.

Я буду вас ждать. Регина».

– Ну, теперь что вы думаете об этом?

– Я думаю, что с нею случилось что-нибудь особенное, и что Регине нужен защитник, и что, считая вас честным и хорошим человеком, она обращается к вам.

– Хорошо, – сказал Петрюс. – Сегодня в десять часов я буду около отеля.

– Не нужен ли я вам?

– Благодарю вас, г-н Сальватор.

– Идите один, но только дайте мне обещание.

– Какое?

– Не брать с собою оружия.

Петрюс подумал с минуту.

– Вы правы, – сказал он. – Я пойду без всякого оружия.

– Главное, будьте спокойны, благоразумны и хладнокровны.

– Я последую вашему совету. Но окажите мне еще одну услугу.

– Говорите.

– Уведите Жюстена и Жана Робера, посадите в карету Баболена и Розу: я должен остаться один.

– Будьте покойны. Я все устрою.

– Увижу ли я вас завтра утром?

– Если вы этого желаете.

– О, да – очень желаю… Я расскажу вам все, что сочту возможным.

– Друг мой, всегда лучше, когда тайну знает одно сердце; сохраните и вашу, если сможете. Арабская пословица говорит: «Слово – серебро, молчание – золото».

И пожав руку Петрюсу, Сальватор ушел в мастерскую в ту самую минуту, когда Роланд, соскучившись в одиночестве, начал визжать и царапать лапами дверь мастерской.

VII. Жан Робер ломает голову

В ту минуту, когда Сальватор входил в мастерскую, Жан Робер нашел наконец, последнюю ноту для песни Миньоны, у органа зажгли свечи и готовились петь, сочинитель положил свои пальцы на клавиши и ногу – на педаль.

Но при первых звуках Роланд, любя или ненавидя музыку, начал аккомпанировать жалобным воем и стал настолько сильно царапать дверь, что слушать стало невозможно.

– Ну, – сказал Жан Робер, – кажется, Роланду не хочется ждать у дверей. Пусть он войдет.

– Да, да, пусть войдет. Я хочу его видеть, – подтвердила Роза. – Баболен, пойди отвори Роланду дверь.

Баболен в восторге от предвкушения знакомства с собакой Сальватора подбежал к двери и отпер ее.

– Иди сюда, Роланд.

Роланд вовсе не нуждался в приглашении, в два прыжка он был около Сальватора. Однако вдруг вместо того, чтобы приласкаться к своему господину, он остановился и стал неотрывно глядеть на Розу.

– Ну, что же ты, Роланд? – спросил Сальватор. – Что с тобой. Роза?

Этот вопрос был задан одновременно собаке и ребенку.

В самом деле, взгляд собаки сделался каким-то особенным, вопросительным, и Роза, на которую был устремлен этот взгляд, смотрела на собаку изумленными глазами, блеск которых перекрещивался с блеском, сверкавшим в глазах собаки.

Два врага, готовые броситься друг на друга, наверное, не могли бы смотреть более пристальным и пылающим взглядом. Между тем это не был гнев, а, скорее, удивление сверкало в глазах собаки, не ненависть, а какой-то радостный страх блистал в глазах маленькой девочки.

Казалось, глаза девочки говорили: «О! Ты ли это, моя добрая собака?» А глаза собаки в свою очередь спрашивали: «Ты ли это, моя девочка?»

Затем, как будто узнав наконец друга, Роланд бросился к Розе в ту минуту, когда та протянула к нему руки.

Собака и девочка узнали друг друга и упали на пол, обнимая одна другую.

Хотя Сальватор хорошо знал добрый нрав Роланда, но, подумав, что собака взбесилась, он топнул ногой и закричал повелительным тоном:

– Сюда, Роланд!

Известно, что Роланд понимал и любил своего господина, все знают, что он слепо повиновался ему, который был не только его хозяином, но и спасителем. Но тут он не слышал, не понимал ничего, а открыл свою громадную пасть, точно хотел укусить ребенка.

Жюстен и Жан Робер также подумали, что собака взбесилась, каждый из них взял оружие и бросился к животному.

Роза предупредила их намерение.

– О, – вскричала она, – не делайте ничего Брезилю!

Никто не мог понять этого крика, но каждый понял, что девочка не подвергалась никакой опасности. Собака то ложилась около нее, то вертелась у ее ног с радостным визгом, который заставил Петрюса выйти из его комнаты.

– Что тут происходит? – спросил он.

– Что-то странное, – отвечал Сальватор, – но ничего опасного.

Он сделал Петрюсу знак замолчать, а Жану Роберу и Жюстену отстраниться. Баболен также отошел.

Ребенок и собака остались одни посреди мастерской.

– О! Мой добрый, милый Брезиль! – говорила девочка. – Так это ты? Вот где ты! Ты узнал меня? Я также узнала тебя!

Собака, со своей стороны, отвечала лаем, визгом, прыжками, которые доказывали, что она была рада не менее ребенка.

В этой сцене было что-то трогательное и ужасное в одно и то же время.

Вдруг Сальватор, напрасно звавший собаку именем Роланда, вздумал назвать ее Брезилем, как называла ее девочка.

Брезиль обернулся.

– Брезиль! – повторил Сальватор.

Брезиль одним прыжком был около своего хозяина, встал на задние лапы, положил передние ему на плечи, тряс головой с выражением такой радости, что трудно было поверить, чтобы ее могло выражать животное.

– Брезиль! Брезиль! – повторяло дитя, радостно хлопая в ладоши.