Моё пост-имаго

– Боюсь, это относится лишь к насекомым, мастер Джаспер, – сказал бабочник и извлек из кармана очередную склянку со своим лекарством от лихорадки. – Но если бы я сравнивал, то сравнил бы с бабочкой не самого человека, а, скорее, его разум. Сперва все мы мыслим как гусеницы: учимся ползать, познаем мир вокруг, пробуем то, отвергаем это. После чего нас обвивает кокон знаний, полученных в школе или от строгих воспитателей. К ним наслаиваются различные убеждения, навязываемые обществом, и мы погрязаем в чужих истинах и заблуждениях на целые годы, не в силах выбраться из этого кокона. Некоторые так и умирают в нем, оставшись куколками навсегда. Но есть те – редкие индивидуумы, – которые сбрасывают кокон, линяют от множества налипшей за жизнь чепухи и раскрывают крылья собственных суждений. Это их имаго. Финальная стадия развития – мышление, не зашоренное ни закостенелыми устоями дряхлого общества, ни патетичными господами, облаченными в важность опыта, ни мыслями, навязанными поколениями забивателей разума в рамки «правильных» суждений.

– Я не понял почти ничего, – признался Джаспер.

– Ничего, дружок, вот вылезешь из кокона и поймешь, – сказал доктор, и племянник на мгновение решил, что он шутит. А потом вспомнил, что это же дядюшка, который не умеет шутить.

Доктор Доу продолжил:

– Любопытное сравнение, мистер Келпи. Только вы упустили, что для подобного имаго человеческого разума наш мир – опасная, я бы даже сказал, враждебная среда обитания. Общество не приемлет очищенного от шелухи разума, оно пытается загнать его обратно в куколку, а если не получается, запирает в клетке, сжигает, травит газом. Лучшее, что имаго может сделать, если хочет выжить, – это замаскироваться: как следует прикинуться куколкой и повиснуть на жерди среди сотен точно таких же куколок.

Мистер Келпи откупорил склянку с лекарством и, судорожно глотая, опорожнил ее.

Доктор Доу поднялся с дивана и, подойдя к каминной полке, начал разглядывать стоявшие на ней фотографии в рамочках. На одной из них профессор Руффус, улыбающийся усатый мужчина в том же костюме, в каком его и нашли, сидел в кресле; за спинкой этого кресла замер смуглый человек – явно туземец из Кейкута, который весьма чудаковато смотрелся в костюме-тройке. У туземца были темная кожа, короткие черные волосы и огромные глаза – кажется, его испугала вспышка фотографического аппарата. В уголке фотокарточки значилось: «С Вамбой. Габен. После возвращения из экспедиции в приречье Хнили».

На другой фотокарточке профессор Руффус стоял рядом с тучным, опирающимся на трость стариком. Оба джентльмена курили сигары. Судя по интерьеру, фотокарточка была сделана на кафедре лепидоптерологии. Подпись гласила: «С профессором Гиблингом. Перед докладом о живых бумажных бабочках из Джин-Панга». Также на полке стояло несколько фотокарточек с мистером Келпи, подписанных: «С моим другом Келпи», «С верным Келпи», «С незаменимым Келпи».

Отдельного внимания доктора удостоилась, судя по всему, самая свежая фотокарточка, разместившаяся по центру каминной полки. На ней был запечатлен высокий широкоплечий джентльмен в цилиндре и пальто с меховым воротником. Он улыбался и являл собой сплошное обаяние. Рядом стоял профессор Руффус, они пожимали руки. Лицо профессора светилось от радости. Подпись все объясняла: «С сэром Редьярдом Крамароу. Передача гранта на экспедицию».

– А как понять, когда из них появятся бабочки? – спросил меж тем Джаспер, глядя, как мистер Келпи запускает из небольшого баллона в инсектарий через трубку экстракт тропического воздуха.

– За день-два до появления бабочки кокон куколки потемнеет, истончится, и сквозь него можно будет увидеть очертания крыльев. Это очень любопытное зрелище, и я бы с удовольствием…

Его слова прервала хлопнувшая где-то на этаже дверь. Раздался звук поспешных шагов, дверь квартиры профессора распахнулась, и в нее влетела немолодая женщина с всклокоченными седыми волосами и в расшитом цветами сиреневом платье. Женщина была сильно взволнована и никак не могла решить, что ей делать с руками: то ли трагично их заламывать, то ли с горечью потирать.

– О, миссис Бренньяк, – сказал враз приунывший мистер Келпи.

Если бы мистера Келпи попросили классифицировать миссис Бренньяк согласно биологической систематике рангов, он бы охарактеризовал ее следующим образом: миссис Бренньяк являлась ярким представителем класса «занудных старух», принадлежала к семейству «вездесущих соседок» рода «любопытных особ» и вида «подглядывающих, подслушивающих и вечно ошивающихся поблизости личностей».

– Мистер Келпи! – тяжело дыша, воскликнула соседка. – Я была уверена, что слышала ваш голос… Какой ужас!

– Ужас, мэм?

– Ну да! Что творится-то! Что творится-то!

Мистер Келпи выразительно поглядел на доктора, и тот, поймав его взгляд, повернулся к женщине: