Моё пост-имаго

Как только упомянутые «все» оказались в гостиной, важный сержант с рыжими подкрученными усами, глянув на чайный варитель, спросил:

– Полиция может рассчитывать на чашечку чая, мистер Мортон?

– Никакого чая, пока вы не арестуете этого мерзавца!

Сержант хмуро покачал головой.

– Мистер Мортон, я ведь уже сказал…

– Это все он! Он! – перебил Джонатан. – Вы должны мне поверить, мистер Кручинс! Проклятый кукольник стоит за тем, что произошло с моим сыном! Ему не должно сойти это с рук! Кто знает, вдруг у него есть и другие куклы? Вдруг он их еще кому-то продаст?! Весь город в опасности! Все дети в опасности!

Констебли обменялись многозначительными взглядами – один из них и вовсе щелкнул себя по шлему: мол, кто-то тут совсем спятил.

– Я ведь вам уже сказал, сэр, – непреклонно ответил сержант Кручинс. – Мы пришли по указанному вами адресу, но не похоже, что лавка работает. Вряд ли вы могли купить там… гм… игрушку. К тому же…

– Вряд ли мог купить?!

– К тому же, – продолжил сержант, – то, о чем вы рассказываете, смахивает на сущий бред или несмешную шутку. А я, знаете ли, не люблю шутки. Неужели вы думаете, что мы такие дураки и поверим в какую-то злобную живую куклу?

– То есть вы ничего не собираетесь делать?!

Сержант пожал плечами.

– Мы уже все сделали, мистер Мортон.

– Я этого так просто не оставлю! – негодующе воскликнул Джонатан. – Я сообщу в газеты! В «Сплетне» из этого раздуют настоящую сенсацию! Можете мне поверить, Бенни Трилби понравится наша история, а уж он, как вам известно, не упустит случая уделить пару абзацев доблестной габенской полиции!

Угроза привлечь ненавидимого едва ли не всеми в Тремпл-Толл ведущего репортера «Сплетни» и профессионального раздувателя слонов из мух, судя по звукам, раздавшимся из живота сержанта Кручинса, вызвала у него острое несварение.

– Вы бы это полегче, сэр, – угрюмо сказал полицейский. – Я понимаю, что у вас горе и все такое, но я бы на вашем месте поостерегся разбрасываться угрозами. Речь идет о клевете. Если вы продолжите настаивать на том, что почтенный мистер Гудвин, которого у нас подозревать нет никаких причин, является виновником произошедшего, то он подаст на вас в суд за попытку очернить его имя. И в таком случае, что-то мне подсказывает, шансы будут не в вашу пользу, поскольку это всего лишь ваше слово против его.

Джонатан решил, что ослышался.

– Подаст в суд?! На меня?!

Теряя терпение, сержант Кручинс сказал:

– Вы утверждаете, что сожгли куклу, – это очень подозрительно. Но даже если предположить, что она и правда существовала, у вас нет доказательств, что вы купили ее в лавке игрушек мистера Гудвина. Нет никаких квитанций, вас никто не видел в лавке или возле нее. Женщина, о которой вы нам сообщили, – та, что живет в футляре от контрабаса, – совершенно чокнутая и немая к тому же. Не слишком надежный свидетель. При этом в книге учета лавки игрушек не значатся сведения ни о каком… – сержант сверился с записями в блокноте, – Малыше Коббе. Мы всё тщательно проверили.

– Я был там! Говорил с Гудвином! И купил у него проклятую куклу!

– Мистер Гудвин заявляет, что незнаком с вами, никогда вас прежде не видел и уж тем более не продавал вам никакую куклу.

– Проклятый лжец! – закричал Джонатан, сжимая кулаки в бессильной ярости.

Он уже догадался, что ни в чем не переубедит этого сержанта и его синемундирных прихвостней. Лень и безразличие полиции его, разумеется, не удивили, но от подобной несправедливости у него даже перехватило дыхание. Их послушать, так они с Марго все придумали, никакой куклы не было, а их сын просто якобы неудачно порезался или что-то в том же духе.

Уяснив, что хозяин дома успокаиваться не намерен, сержант стал намекать, что, быть может, полиции стоит уделить особое внимание тому, как именно ребенок получил свои ранения во время туманного шквала, в запертой квартире, в присутствии отца и матери. И лишь тогда Джонатан понял, что, если продолжит настаивать на своей версии случившегося, из жертв их самих сделают виновными. Для Габена подобный исход был не редкостью.

Нехотя Джонатан заставил себя замолчать и, с трудом сдерживая бушующие внутри эмоции, проводил господ полицейских к двери.

Когда они покинули дом № 24, он еще какое-то время возмущался в пустоту, угрожал, проклинал констеблей, призывал на их головы падения дирижаблей, а под ноги – обрушения мостов, но вскоре его запал весь «сошел на нет». Он словно выгорел и потух…

Постепенно дом наполнился тишиной. Никто больше не топал по лестнице, никто не хлопал дверями, никто ни о чем ни с кем не говорил.

Марго полностью ушла в себя. Почти все время она проводила возле постели Калеба, кормила его с ложечки кашей из тертых желудей. Джонатан и вовсе превратился в тень. Он уходил на работу, возвращался поздно, молчал и часами глядел в пустоту, о чем-то раздумывая.

Слух о том, что в доме № 24 случилось что-то мрачное и зловещее, разошелся по Каштановой улице словно подхваченный ветром.