Моё пост-имаго

Марго между тем избавилась от всех следов трагедии, надеясь, что вместе с ними избавится и от ощущения безысходности. Вооружившись щетками и совком, она вычистила уголь, золу и пепел из камина в детской, собрала все это в мешок, а мешок выставила за дверь. Ей казалось, что пока эта тварь, пусть и в виде золы, находится в доме, ее семья не сможет оставить случившееся. Марго ощущала, что проклятая кукла как будто до сих пор здесь: сидит с ними за одним столом, бродит по лестнице, прячется на чердаке. Ей постоянно чудилось в тишине квартиры мерзкое и ехидное «м-м-мам-м-мочка».

Когда стемнело, она выглянула в окно, чтобы удостовериться, что праха куклы больше нет рядом с их домом, но вместо этого с раздражением отметила, что дворник снова «забыл» забрать мешок, а еще она увидела, как что-то копошится у двери. Что-то большое – вроде бы уличный пес, – опустив морду и лапы в мешок, обнюхивало его содержимое в поисках чего-нибудь съедобного.

Марго уже думала выйти за дверь и прогнать животное, но тут свет фонаря упал на его отвратную морду, на шесть тонких, поросших редкими волосами ног, и она в ужасе задернула штору. Блоха! Гигантская блоха из Фли! Откуда она здесь, в самом сердце Тремпл-Толл?!

Наутро ни блохи, ни мешка, ни ответов не было.

Улица Каштановая была тихой и сонной. Никаких драм, истерик и скандалов. Живущих здесь людей спокойно можно было принять за лунатиков, и это несмотря на то, что улица располагалась неподалеку от Неми-Дрё, шумной центральной площади Саквояжного района.

Росшие здесь каштаны почти полностью облетели. Клочки тумана, оставшегося после шквала, запутались в ветвях. Порой по выложенной брусчаткой узенькой мостовой стучали колеса экипажей, трещали звонки велоциклов. В какой-то момент прогромыхала дымная пароцистерна рыбника; «Карасики мистера Доуза» – было выведено черными трафаретными буквами на ее покатом боку. Девушка в твидовом платье и клетчатом коричневом пальто пронеслась на паровых роликовых коньках, из тоненьких выхлопных труб которых в воздух поднимались струйки красноватого дыма. Девушка исчезла так же быстро, как появилась, умчалась, и вряд ли ее ждало впереди что-то плохое.

Марго захотелось вот так же: надеть пылящиеся на дне обувного комода старые роликовые коньки, толкнуть дверь и… разумеется, она никуда никогда не отправилась бы.

Миссис Мортон сидела у окна. Она больше не могла находиться в этой темной затхлой квартире, но и мысль выйти на улицу была для нее невыносима. С недавних пор внешний мир ее пугал: слишком много зла бродит по улицам и переулкам, слишком много тьмы ездит в трамваях и ждет на станциях. Но эта затхлость… Марго тошнило от одного взгляда на полосатые обои, на обитую старым плюшем мебель, на стопки газет со всеми этими заголовками, криками восклицательных знаков, недоумением знаков вопросительных и нерешительностью многоточий. А еще здесь стоял запах… Нафталин и тягучее, вяло протекающее отчаяние.

Поэтому Марго просто поставила кресло напротив окна в гостиной и представила, будто она одновременно и дома, и на улице. Или, скорее, ее нет ни здесь, ни там. И просто часами сидела в кресле, безразличным взглядом провожая спешащих мимо прохожих и проезжающие экипажи. Мистер Миллн на своем трехколесном велоцикле развозит молоко. Откуда-то с той стороны улицы доносится шелест метлы – это мистер Тувиш сметает листья под каштанами. Мимо окна, что-то обсуждая, прошли миссис Тиззл и ее подруга миссис Хенн. Поравнявшись с № 24, они покосились на «зловещий дом», увидели Марго в окне и ускорили шаг. Ей было все равно.

Марго глядела на падающие листья, на кота, чешущегося на гидранте, на Пуффа, пса из дома № 18, который вечно ходил как в воду опущенный. Она так привыкла к сонной неторопливости происходящего за окном, что сперва не обратила внимания на неподвижную фигуру, стоящую на другой стороне улицы и глядящую будто бы прямо на нее. Куда именно незнакомец смотрит, она определить не смогла, поскольку человек в длинном пальто и двууголке был в маске – белой носатой маске. Не сразу Марго поняла, кто это такой, а когда до нее внезапно дошло, тут же вскочила на ноги, намереваясь позвать Джонатана, но, бросив еще один взгляд в окно, вдруг обнаружила, что там больше никого нет.

Она тряхнула головой, протерла глаза. Никого. Лишь Пуфф грустно уставился на свое отражение в луже.

– Уже мерещится, – пробормотала Марго и вернулась в кресло. – Все эти мысли…

Джонатану об этом, решила она, лучше не говорить, а то еще неизвестно, что он устроит.

И то верно – в последнее время с ним творилось много чего неладного. Он был совершенно на себя не похож: стал злым, грубым и дерганым – в те моменты, когда ей все-таки удавалось вытащить из него хоть слово. Они очень отдалились.