Модельер

Что и говорить, над предыдущей коллекцией (сам Влад избегал употреблять это слово. Какую ценность может иметь весь этот винтажный хлам?) — да что там, даже над телелюдьми, — он трудился с потрясающей самоотдачей. Это может подтвердить и Сав, который, как он признался, никогда не встречал столь увлечённого чем-либо человека, и сама Юля, которая разглядела в нём недюжинный коммерческий потенциал и способность… к чему? Сдвинуть застоявшийся мир с мёртвой точки? И даже спалившие подвал соседи, которые посчитали его одержимым — тоже, своего рода, комплимент.

— У меня нет коллекций, — напомнил Влад. — И ничего, что ты бы могла назвать таковыми, в ближайшее время не будет. Я отправляюсь на ловлю большой рыбы. Прошу, обрати внимание на одежду для молчанников, и ещё на пару эскизов, Савелий их тебе покажет. Их легко сшить и без моего участия. Там требуются только растущие из нужного места руки — а рук у тебя достаточно.

Стопку с эскизами падает из рук Юли на стол.

— О чём ты говоришь, я не понимаю…

Влад обхватил руками голову.

— Я! Хочу! Новую! Идею! Только и всего.

Его нелегко понять, но Юля понимает.

— Ты опять от нас убегаешь, — грустно говорит она. Отодвигает в сторону эскизы и достаёт электронную сигарету. Регулярно курить она начала после того спора в машине, когда город, укутавшись в чёрный плащ и не зажигая факелов, провожал их к импровизированной свалке, к своеобразному кладбищу индустрии развлечений. «С того дня всё и началось», — думал Влад. Что конкретно началось, сформулировать было так же трудно, как обвести по контуру возникающие в голове образы. Но Влад точно мог сказать, что это связано с его друзьями. Они вдвоём, и он сам, стали чем-то большим, чем просто идущими бок-о-бок к одной цели. Во всяком случае, тогда он очень ясно увидел нить, которой были связаны запястья Юли и Савелия. Он гадал — были ли такая же нить у него на запястье? — подолгу держал перед собой руку, поворачивал её так и этак, надеясь поймать момент, когда нить пережмёт наконец какую-нибудь артерию и её станет заметно.

Сначала в руках Юли были сигареты c мистической дым-травой. Потом она перешла на столь же мистические электронные сигареты и кофейный аромат. Сигарета у неё каждый раз новая — не раз и не два по старой привычке девушка выбрасывала «окурок» — то с балкона, то из окна автомобиля. Там даже не успевала закончится кассета.

Влад печально подумал, что нужно что-то сказать. Как грустно, что люди не могут так вот просто передать друг другу эмоции и мысли! Приходится пользоваться этими неуклюжими и ржавыми словами. Для такого, как Влад, попытаться что-то объяснить другим — всё равно, что копать яму стальным прутом.

Долго стоит на пороге, словно не решаясь уйти. Наконец, поворачивается к Юле и говорит с убеждением:

— У меня же собственная мастерская. С собственными мастерами! У нас есть Рустам. Он всё доделает.

«Как долго Рустам будет облагораживать продукты твоей жизнедеятельности, — сказал бы, наверное, Сав. — Подтирать тебе сопли и всё такое. Когда ты наконец повзрослеешь?»

Это будет чем-то вроде предательства… это и будет предательством. Он свалит, оставив всех этих, в сущности, хороших людей доваривать бульон из тех нечищеных овощей и испорченного мяса, что он накидал в кастрюлю. Столько беспокойства причинит и стольким людям, что даже страшно подумать.

Юля смотрит исподлобья.

— Да, конечно. Он попробует.

Может, она понимает, что «повзрослеть» для него означает запереть своё сердце на замок.

Влад закрыл дверь. Всего четыре дня до самолёта.

* * *

Оставшееся до отлёта время Владу поневоле пришлось посвятить своим повзрослевшим детям. Они требовали от него внимания с каким-то особенным остервенением, будто предчувствуя, что скоро он окажется вне досягаемости. Влад видел в глазах их посыльной — Юли — странный отсвет, будто блик от пластиковых глаз без зрачков. Рустам взялся за доработку телелюдей; Влад не противился этому. Напротив, приезжал по первому же звонку и консультировал; корчевал из памяти так и не реализованные идеи и излагал их, аккомпанируя себе мелом по стоящей в мастерской доске. Перед бывшим учителем разложены рисунки, и везде Влад узнавал свою руку. Он даже не думал, что нарисовал так много! Наверное, если бы приложением сил его и времени было что-то более серьёзное, вроде архитектурных чертежей, он имел бы право собой гордиться. Отец ничего не имел против архитекторов. Они делают полезное дело — куда более полезное, чем то, чем он, Влад, занимается. Они делают мир таким, каким мы его знаем. И отцовская подземка, и Владов подвал, который почти полностью, вплоть до мелких деталей, переехал к нему в голову — всё это было результатом приложенных архитектором усилий.