Модельер

— Но ему нужно тут же поиметь ввиду, что вместе с его головой эта фигня пришла ещё в две-три головы. А может и больше. И сразу, не теряя ни минуты, садится её воплощать. Тогда он будет считаться пионером и заслужит кое-какое уважение, даже если сделал эту фигню не очень хорошо. Другой путь — продумывать фигню долго и тщательно, чтобы считаться лучшим среди изобретателей фигни. Но при этом нужно иметь всех остальных изобретателей ввиду и не расстраиваться, когда твою фигню кто-то представит раньше, — Рустам взял паузу, накручивая на палец какую-то нитку. Катушка каталась по столу и раскручивалась с тихим стуком. — Если брать частности, то вот музыка… были такие японцы, тадж махал трэвэллерс, которые впервые построили свои песни на приёме бурдон. То есть мелодия, разворачивающаяся поверх какого-то основного тона. И следом появились десятки и десятки похожих коллективов. Почти сразу. А ведь все эти ребята понятия не имели, что кто-то уже делает нечто похожее… — он смерил взглядом Влада: так, будто задумал вскрыть его, как банку, консервным ножом, и заглянуть внутрь. — Впрочем, ладно. Опишу тебе суть в двух словах. Это не просто копирование. Это идея, которую кто-то ухватил раньше другого. Откуда эти идеи берутся, никто не знает. Может быть, прилетают из космоса. Может, рождаются в чьей-нибудь пустой голове, вырываются оттуда через ушное отверстие или через ноздрю, и летят прочь.

— Откуда ты столько знаешь? — спросил слегка подавленный Влад. — Про этот вот бурдон, например…

— Мне рассказала дочь, — очень спокойно ответил Рустам. — Так ты понял что-нибудь из того, что я сейчас сказал?

Влад медленно покивал.

— Мне пока ни одной идеи в голову не приходит.

— Так будь готов! Будь всё время настороже. У тебя есть с собой блокнот и ручка?

Всё, что имелось у Влада — свеженький, выданный ему Юлей паспорт в кармане пальто. Рустам засмеялся:

— Не-ет, паспорт у тебя спрашивать не будут. Пришлют идею просто так. Всё, что тебе нужно — поймать её и запомнить… и поскорее реализовать.

— А где лучше всего её ловить?

— Где хочешь. Только не сиди с таким забитым видом. Делай что-нибудь!

И Влад пошёл удить идею. Рыбалкой он никогда не занимался — даже отец считал это пустым занятием. Хотя, конечно же, лучше сидения над женскими журналами. Но он пообещал себе постарался насадить на крючок хорошую приманку. Приманку, которая бы подняла из глубин самую большую рыбину.

Сав звал его развеяться: на традиционных его вечеринках он не бывал уже больше года.

— По тебе там все скучают, — утверждал Савелий.

— Чтобы по мне скучать, нужно быть по-настоящему странным человеком, — говорил Влад. Долго смотрел на Савелия, безуспешно занятого поиском подходящего ответа, а потом добивал его самым весомым, как ему казалось, доводом:

— Со странными людьми трудно общаться.

— Это уж точно, — говорил обескураженный Сав.

Влад пробовал работать. Подолгу сидел, прилипнув к чистому листу бумаги, в то время, как в голове со свистом задувал ветер. Концентрироваться на этом ветре было хоть немного приятно и приносило несколько больше успокоения, чем просто валяние на диване. Влад слушал, как завывает в ушах, и старался не пропустить то самое, о чём говорил Рустам.

Всю одежду из неоконченной телевизионной серии Юля погрузила в кузов своего пикапа и увезла в шоурум. Влад был только рад — манекены снова стояли голые, девственные, как первый снег. Над ними хотелось работать. Влад нарекал их именами, что бродили в его голове, проецировал полуоформившиеся образы.

Каким-то образом он умудрился смастерить из остатков телелома рабочий телевизор. Состояние, в котором он произвёл на свет кадавра, дьявола, как его называли бывшие владовы соседи сверху, можно обозвать замешательством. Собрав по полу останки микросхем, включив при помощи найденных же проводков с большими, похожими на нос рыбы-молота, разъёмами, одно в другое, Влад замешал себе телевизор.

Савелий спрашивал:

— Я смотрю, ты из одарённого владыки ножниц стал теперь одарённым механиком?

Влад категорически не соглашался. Хотя в голову настырно лез проигрыватель, который он починил месяцем ранее, не было ни единого разумного объяснения, как такое могло получиться.

— Чем ты думал, — вопрошала Юля, — когда втыкал это чудо в розетку? Могло же полыхнуть!

Влад жал плечами. Но ведь всё в порядке! Вот он я, жив-живёхонек. И с квартирой твоей ничего не случилось. Кстати, имею я теперь право здесь находиться? Я ведь даже воздухом дышу задарма, не покупая его, как раньше, потом и стёртыми подушечками пальцев. Может, мне лучше подыскать себе ещё какой-нибудь подвальчик? Скромно просить очередное чудаковатое зодчество одного из шаманов-архитекторов Петербурга, а заодно и его жильцов (прошлых ошибок повторять теперь — ни-ни!) о приюте. Как той зимой — самой лучшей, в сущности, из его зим. Большой Зимой для Перемен.

Владова благоразумия хватало не задать все эти вопросы вслух. Юля могла обидеться. Люди очень странные, но он, кажется, начинал их понимать.