Многорукий бог далайна

– Идём! – Шооран тряхнул толстощёкого за шиворот, заставив, словно в детстве, подняться.

Хооргон очумело вертел головой и ничего не понимал. Шоорану пришлось вытащить нож и поднести его к лицу пленника. Хооргон вновь замычал разбитым носом, но покорно встал. Нелепое – широкое и страшно длинное – одеяние свисало с его фигуры. Казалось, государь переодет женщиной.

Хооргон привычным и потому особо неуместным движением сунул ноги в мягкую обувку и зашлёпал вперёд, подталкиваемый Шоораном. Они спустились в сокровищницу – наложив засов, Шооран сразу почувствовал себя спокойнее, прошли сквозь стену у «беглого камня». Хооргон не сопротивлялся и вообще вряд ли сознавал, что происходит. Лишь у «дороги тукки», когда Шооран остановился, чтобы уложить на место вынутый камень, Хооргон вдруг быстро пополз вперёд, а схваченный за ногу, слабо попытался лягаться.

Они выползли из-под земли возле туйвана, и Шооран завалил ход обломком плиты. Где-то неподалёку лежал запелёнутый в навес Боройгал. Утром, если он не задохнётся, его найдёт одна из жён, и Боройгал, сорвав злобу на беззащитной женщине, будет остаток жизни молчать об этой истории. Кому охота рассказывать о своём позоре, а может быть, и отвечать за то, что упустил вражеского лазутчика?

«Пусть бы задохнулся, – подумал Шооран. – Ведь это он выгнал нас со Свободного оройхона…»

Подгоняя Хооргона, он двинулся по тропе к границе. Колючие заборы по сторонам были нашпигованы всякой бренчащей дрянью, чтобы вор, полезший на чужое поле, немедленно обнаружил себя, но Хооргон либо не знал об этом, либо побоялся воспользоваться удобным случаем поднять тревогу. Ведь для этого ему пришлось бы прыгать в костяной заслон, а там случались и отравленные колючки. К тому же Шооран был настороже.

Через несколько минут они достигли поребрика. Здесь Хооргон было заупрямился и не хотел идти дальше. Шооран пихнул пленника коленом, но тут же поддержал, не дав прежде времени упасть в грязь. Хооргон, сразу сдавшись, зачавкал туфлями по болоту.

Небо начинало желтеть, серыми тенями обозначились тэсэги, стало можно идти без света. Шооран бросил истощённого слизня, подтолкнул Хооргона:

– Давай живей!

К свету они добрались до шавара. Шооран остановил Хооргона, взглянул на его зелёное лицо и не испытал ничего, кроме отвращения. Шооран освободил Хооргону руки, содрал с лица бинт. Потом предложил:

– Если хочешь, можешь кричать. Всё равно никто не услышит.

Хооргон не отвечал, лишь трясся крупной дрожью.

– Знаешь, почему ты здесь? – спросил Шооран. – Из-за давней мальчишеской глупости. Ты тогда нажаловался своему папаше-одонту, и это стоило жизни моей матери. Кроме того, ты видишь этот нож? Может быть, ты даже помнишь его? Однажды я уже щекотал им твоё горло. Так вот, этот нож подарил мне Мунаг, тот самый, которого ты отправил в шавар. Не так много было людей, которые относились ко мне по-доброму, поэтому ты ответишь и за Мунага. Я ведь предупреждал, чтобы ты не попадался на моём пути. Теперь придётся выполнять детские обещания. Вот вход в шавар. Ты сам приказал поставить здесь дверь. Ты войдёшь, и я запру её. Выход с другого конца – свободен. Ты любил говорить, что даёшь осуждённым шанс, так воспользуйся им сам.

– Не надо!.. – просипел Хооргон. – Я никогда больше… никогда!..

Шооран ударил его и, втолкнув в темноту, захлопнул дверь. От толчка Хооргон сделал неловкий шаг и разом провалился по колени в липкую жижу. Голые ноги обожгло незнакомой болью.

– Пу-устите-е!.. – заблеял Хооргон, толкаясь в запертую дверь.

Кто-то впился в лодыжку, начал кусать торопливо и жадно, а из тьмы протянулось тонкое и упругое, принялось по-хозяйски ощупывать его, поворачивая. Хооргон дёрнулся и закричал. Кричал он недолго.

* * *

Ночь мести кончилась. С минуты на минуту в алдан-шаваре могли хватиться Хооргона, и неизвестно, что тогда будет. Пора уходить. Шооран вновь был полностью экипирован, из старого снаряжения уцелел лишь нож и надетая под жанч кольчуга. Тонкая и шелковистая, она была не тяжелее цамца. Теперь, хотя Шооран вновь шёл в мёртвые земли, ему не надо было ползти на брюхе, поскольку тот край никем не охранялся. Значит, там будет легче или по крайней мере одежда изорвётся не так быстро.

Шооран шёл на север, куда четыре года назад ушёл старик. «Возможно, когда-нибудь ты поймёшь, почему я пошёл именно туда, – сказал он перед уходом, – хотя лучше, чтобы ты этого так и не понял». Милый, славный Энжин, не так трудно угадать твою мысль. Ты начал строить эту дорогу, чтобы когда-нибудь новый илбэч, если ему станет невмоготу жить, мог уйти по ней от людей, построить себе безопасный приют и прозябать там одному, вдалеке от всех, как прозябал ты сам. Спасибо тебе, старик, только новый илбэч пойдёт по твоей дороге не от людей, а к людям, вернее, к единственному человеку, который ему нужен.