Мир Калевалы

Но, как дальше повествует народная финская молва, брат положил родственницу в мешок и увез в Финляндию. Там она и вышла замуж за деда Параски, который был деревенским колдуном. Так что язычество в православной деревне Васкела вполне уживалось с христианством. Если кто не верит, то по справке какого-то культурного органа на территории Запорожского поселения числится «собрание камней искусственного происхождения». Как раз в районе Лугового. В лесу, что левее деревни, есть сложенные пирамидой камни, которые еще до революции позиционировались как капище или жертвенник. Видимо, туда и похаживал деревенский колдун из Васкелы. Да и на внучку, видимо, язычество отпечаток наложило. Она природу и процессы в ней понимала как никто, как ведьмы, как карельские арбуи (шаманы) да колдуны, имеющие к этому дар. «Ведьма» – «ведающая то, чего мы не в силах осознать». У четы этой степановской и родилась мать ру-нопевицы, Татьяна, вышедшая впоследствии замуж на русскую сторону за Никиту Никитина, местного кузнеца из деревни Мискула (она же Мякиенкюля). Кузницу, дом и земельный надел Никита Никитич брал в аренду у помещика, того самого Кузова, в чью крепость после замужества и попала ранее свободная финка Татьяна Степанова.

В семье кузнеца родилось четверо детей, младшей из которых была Прасковья (род. в 1833 г.). Этим именем ее нарекла крестная, которая была управляющей в имении помещика. У нее была своя дочь по имени Прасковья, такое же имя получила и крестница. Когда Параске было четырнадцать лет, умерла мать, а вскоре и отец. Старшая сестра Евдокия вышла замуж и ушла в Петербург. Брат Васле (Василий), старше ее на шесть лет, сработал кучером у помещика и занимался после отца кузнечным делом в арендуемой кузнице. Помещик велел ее закрыть и заниматься только лошадьми и каретами. Василий не подчинился, за что его высекли настолько сильно, что он не мог двигаться и через несколько дней умер. Еще один брат, Вюетери, тоже был крепостным у того же хозяина. Каким образом Гаврила Степанов (в финском варианте Каурила Тепаннанпойка) из материной деревни Васкела узнал о существовании Прасковьи из Мискулы и каким образом выкупил себе жену у Кузова – врать не буду, не присутствовал. Но, лишившись 23 рублей из будущего семейного бюджета, молодая пара Степановых поселилась в убогом жилище Гаврилы на самом краю бывшего берега озера Суванто. Кивиниемскую перемычку еще не взорвали, а Суванто уже вытекло. Что видела тогда Параскева на месте сегодняшних порогов – сказать не берусь. А фотографии тогда еще не существовало. По крайней мере, в наших краях.

Сказать, что семейная жизнь Прасковьи Степановой не задалась – значит не сказать ничего. Гаврила Степанов, будучи по природе своей тщедушным, болезненным и крайне ленивым, видимо, и брал себе в жены здоровую работящую бабу, которая прокормит всех. И его, и себя, и детей. Так и вышло. Он был вдвое старше Прасковьи, которой на момент свадьбы исполнилось девятнадцать с половиной лет. Оставшись сиротой в крепостной зависимости у барина Кузова, будущая знаменитость лишилась всех надежд на будущее. Да и выйти замуж с какой-то удовлетворительной перспективой надежды было немного. Обладая певческими талантами, Прасковья Никитина не имела внешности Прасковьи Жемчуговой, и не было у нее за душой ни рубля, ни гроша, ни пенни. А бесприданница даже у крепостных не котировалась на роль жены. Если к этому прибавить еще и русские порядки крепостного права, вернее бесправия, то понятно было ее стремление любой ценой попасть на финскую сторону, где оставались еще материны родственники. К ним она периодически, видимо, попадала, потому что вспоминала про дни, проведенные в Игнаттало. То есть в домике прадеда и деда. Потому, выбрав весьма сомнительную личную свободу, и вышла за тридцативосьмилетнего мужика, что по меркам того времени был уже пожилым. В деревне долго не жили.

Полугнилое «имение» Гаврилы Степанова располагалось у самой воды озера Суванто, пока вода в нем была. Нынешние финны считают, что это был крайний дом к озеру, даже упросили нынешнего владельца надела пожертвовать частью земли и отдать угол участка для создания памятника на месте жилища Гаврилы и Прасковьи. Представляет собой он собрание камней, изображающих фундамент избы Ларин Параске. Рядом посажена рябина как грустный символ женского начала. Но на карте аэрофотосъемки начала XX века дом Ларин Параске указан вторым от бывшего берега. Так что истина где-то рядом, но у самой дороги от порога в Луговое, что в мои годы было Стахановцем. Дом тот достался в наследство Гавриле и звался Ларила, очевидно, от какого-то Иллариона в роду. «Ларин тупа» – Ларина изба, хата Иллариона. Женщина, поселившаяся в той избе, – Прасковья из Ларилы. То есть Ларин Параске. Такова грамматика ижор, да и всех финнов – тоже. Всех тонкостей не знаю, не проходил, объясняли сведущие всяко-разно, но смысл вы поняли. Вот откуда Прасковья Степанова транформировалась в Ларин Параске. По крайней мере, три буквы схожи.