— Ты так юна, девочка. Если Хозяйке будет угодно, ты проживёшь достаточно долго, чтобы осознать заблуждения юности, которые привели твоего брата к смерти. — Вопреки ожиданию Когана, Аргай ответил княжне с почти отеческим участием, но искренность его сожаления следовало подвергнуть проверке, как драгоценный камень — оценке ювелира. — Демиан, ты почти столь же молод, как был Эджай тогда...
— Нет, — не стерев точно бы забытой на губах улыбки, ответил Демиан. — В отличие от него, я жил человеком. И там, где я рос, мои годы порою — целая жизнь. Люди не думают о том, что им предоставлена вечность. Жить приходится набело. Некогда исправлять ошибки черновиков.
— Ты похож на Эджая. Но ты не Эджай. — Великий князь кивнул. Ответ, на который он рассчитывал, уже прозвучал. — Всё бы сложилось иначе, родись ты прежде него.
— Несомненно. Избегли б одних бед, пустоту от них заполнили б иные. Разве не проще верить в то, что все мы оказались на своих местах, появились в правильное время? Что каждый из нас — частица одного великого плана. — Демиан поднял воображаемый тост. — Зовите нотария, и скорее обстряпаем сделку. Счастливой семьи у нас, увы, не получится.
— Понимаю, — кивнул Аргай и щёлкнул пальцами, подзывая ждущего вдалеке слугу. — Но это не самая плохая сделка. Каждый из нас получит желаемое.
— Да будет так, — не разрывая взгляда, утвердил Демиан и принял из рук секретаря перо.
Глава пятая. Листья на ветру
(Арвет. Несколькими днями позже)
Герцогиня Арветская встречала герцогиню Кармаллорскую с улыбкой, намертво приклеенной к лицу. Диана не могла вспомнить Одетт без этой улыбки. Интересно, снимает ли она её перед сном вместе с украшениями или спит в ней же? Пришлось ответно расцветать улыбкой.
Одетт подпорхнула к Диане, едва та сошла с последней ступени приступки, опираясь на учтиво предложенную руку Иленгара. Быстро клюнула Ариату в обе щеки. Они состояли друг с другом в родстве, но столь дальнем и запутанном, что в определении его степени не обойтись было без помощи генеалога.
Возница и лакеи отправились на кухню, а после на конюшню, где им предстояло провести ночь. Йолль старательно исполняла свою роль и даже почти не глазела по сторонам, волоча за госпожой её саквояж.
Мэтр Грайлин, восхитительно чудаковатый, беззастенчиво и вдохновенно лгал, формально не нарушая при том ни единого запрета. Он совершенно сбил с толку хозяйку замка и, не сбавляя натиска, привёл её в восторг своим обаянием прущего напролом гномьего каре*. Старый колдун объявил себя учёным книжником, философом и шутом — всё это по совместительству, и леди Одетт, приведённая в некоторый трепет этой громогласной кудлатой фигурой, с изрядным удивлением признала в замкнутой герцогине Кармаллора большую оригиналку, разыскавшую где-то этакий занятный экземпляр.
Но окончательно сердце вдовы растопил Иленгар, загодя сменивший ведьмацкую одежду на добротную и неброскую, но изумительно ему шедшую. Герцогине Одетт показалось мало поклона, и она с удовольствием допустила ведьмака до своей руки. Диане пришлось представить его командиром охраны, и любезная родственница при сём кратком разъяснении кивала с такой готовностью, что мысли её отражались, как буквы с вывески: "Ну-ну, милочка, мы здесь обе разумные женщины: прекрасно понимаем, что список его полномочий несколько шире. Но я, так и быть, тебе поверю".
Вечером всё семейство собралось за столом. Ужинали поздно, слуги заменяли свечи, успевшие прогореть. У герцогини Арвета на память о давно почившем супруге осталось четверо взрослых детей, по два сына и дочери, но она по-прежнему заправляла всем железной рукой, и никто не собирался оспаривать привычное положение дел.
Сыновья приплелись к вечерной трапезе последними; старший воротился с охоты, не потрудившись сменить заляпанных грязью сапог, и, не успев усесться по правую руку от матушки (место во главе стола занимала самолично Одетт), заявил, что только что завалил вепря. Диана, усаженная за соседнее с наследником Арвета кресло, склонна была поверить в истинность заявления: по крайней мере, запах этот мог принадлежать только дикой свинье. Младший сидел напротив гостьи, мало ел и мало говорил, зато усердно накачивался вином.
Дочки, долговязые девицы, востроносые в мать, уже начали перезревать: герцогиня Арветская была скуповата, и женихам не приходилось рассчитывать на приданое, подобающее герцогской дочери, пусть не из самого богатого и обширного владения. По тому как неприкрыто девицы пялились на Илле, приглашённого к господскому столу из уважения к гостье и из прихоти Одетт, питающей простительную для сорокатрёхлетней вдовы слабость к молодым красивым мужчинам, было ясно, что сестрицы уже утратили надежду найти для себя партии. Подходящих по статусу кавалеров их лишила материнская скаредность, а заключать брак с каким-нибудь торгашом не позволит герцогская гордость.