Мир, где тебя нет (СИ)

Участники переворота медленно опускали оружие. Кто-то бросал мечи под ноги. Все оставались на своих местах в глубоком молчании, только из-за двери по-прежнему доносились вопрошающие возгласы. Ведьмаки, не посвящённые в тонкости авалларской культуры, солидарно молчали, не понимая, что, нарлаг побери, произошло на сей раз.

С болезненным возгласом выпустив оружие, Магистр схватился за лицо. Точно кожу взрезали и сорвали. Но пальцы не осязали даже царапины.

Кристалина неосознанно отзеркалила жест Демиана, прикоснувшись к собственному знаку — карминной спирали на левой щеке. На лице Магистра, частично скрытый рассыпавшимися волосами, контрастно проступал ассиметричный узор. Тонкие изогнутые линии, краем задевая бровь, закручивались над нею в петли, опускались с испещрённого вязью точек, черт и полукружий виска на скулу и верх щеки. Угольно-чёрного цвета Д'элавар. Как говорится, факт на лицо. Вернее, на лице.

Кажется, переворот состоялся с самым неожиданным итогом.

В этот миг двери всё же сдались, и внутрь хлынул поток авалларов в чёрной одежде. Всё же гвардейцы.

Сколь бы ни было сильно потрясение, Великий князь за секунду овладел собой. Безошибочно указал:

— Д'англар.

Тот, окружённый, как и уцелевшие сторонники, гвардейцами, отвесил светский поклон.

— Престол Сантаны подобал мне больше недоумка Г'винара.

Голос вдохновителя мятежа оказался завораживающим, мелодичным. Таким самое оно вербовать союзников, суля все предельские блага и половину вышних в придачу.

Великий князь пошевелился, точно статуя поднялась со своего пьедестала.

— И двое готовых сыновей в придачу, — кивнул Д'элавар. — И дочь, кажется? Хозяйка оказалась благосклонна к тебе... в этом смысле.

— В отличие от Г'винара. — Д'англар глумливо кивнул на мертвеца: руки ему держали. — Не стану отрицать, я всегда знал, что делать со своей женой... и не только с ней. Кто же ожидал, что наш светозарный Эджай окажется не так уж и безгрешен...

Аргай вскинул руку, и двое гвардейцев подтолкнули мятежного князя.

— Ещё одно! — вскинулся он, мощно выдираясь, прежде покорный, из хватки. И, подобно Аргаю, вздымая ладонь.

Великий князь уклонился всем корпусом, но бросок ножа предназначался не ему.

"Дем!" — попытался вскричать Коган, но задохнулся собственным голосом.

Годы неподвижности в маковом дурмане она собирала крохи сил на единственный бросок. Великая княгиня Эджина осела на руки Демиана: растаявшая, невесомая в ворохе тканей, тяжёлых, как турнирный доспех.

Мёртвая Эджина торжествующе улыбалась, счастливая, что наконец защитила своего сына.

***

— Эджай Д'элавар — мой отец.

Минуло полтора или два часа с той поры, когда бойня в зале мирных переговоров вошла в заключительную стадию. Слуги унесли обломки мебели, собрали осколки и вытерли кровь.

Стража вывела бунтовщиков, и вместо подлокотников престола руки Д'англара были привязаны к креслу в допросной, и не великокняжеский венец возложен на голову — лоб обхватила петля ремня. Примкнувших к нему и поверивших в счастливую звезду Д'англара развели по камерам. Предстояло выведать, насколько широко раскинулась паутина заговора. Советники Великого князя деловито потирали руки, полные решимости отсечь все поднявшиеся головы этого змея.

Над ранами Когана и князя Ланадар поработали лекари. Ранами заговорщиков занимались тюремные костоправы. Убитых — в знак милости — передали семьям. Тело Г'винара увезли домочадцы.

Где-то неподалёку, через этаж и десяток дверей, в безмолвии женской части дворца, придворные дамы обмывали тело Великой княгини. Демиан ощущал её присутствие сквозь дворцовые стены. Руки сохранили воспоминание о её теле, о прохладе её кожи, точно она была мертва прежде, чем нож Д'англара рассёк удерживающие Эджину нити.

Демиан не мог отделаться от саднящего ощущения неправильности произошедшего. Это он, маг, существует, чтобы стеречь границу между миром живых и немёртвых. Он отказывался принимать жертву этой слабой измученной женщины, он отвергал её жертву, но жертва уже была принесена помимо его воли. Эта женщина отдала за него свою жизнь, сколь бы мало жизни в ней ни оставалось. И он ничего не мог с этим поделать.

И теперь, оглашая открывшуюся истину, то, что окружавшие его полагают истиной, он совершает попытку утвердить тем самым контроль над жизнью.