Демиан рухнул на колени. Пальцы, сомкнутые у горла, разжимались по одному, как управляемая не его рукой стальная перчатка.
— Магистр... — Илле опустился на одно колено, церемонно прижимая правый кулак к груди.
Донёсся шелест одежд: то, следуя примеру Иленгара, ведьмаки приветствовали молодого Магистра.
Илле отводил взгляд; бледнели сомкнутые губы.
Демиан не отверг протянутую руку: поднялся, сжав окованное предплечье.
Мир подёрнулся рябью — что-то сдвинулось, переменилось в его зрении. Устойчивая вещность потеснена зыбкостью сна или бреда...
По ступеням, ведущим к Серебряному престолу, к никогда не желанному могуществу, он поднимался один.
Магистр таял. Истончалась и прорывалась кожа на изглоданных временем костях. Этот разрушающийся остов уже не способен был на речь, но едва разборчивый шёпот звучал, минуя слух.
— Магистр?.. — Демиан склонился над телом.
Слюдяные глаза съёжились в глазницах и не могли видеть его. Неподвязанная челюсть мертвеца свесилась на клеть груди. Отверстый рот улыбался.
Таял шёпот.
Сухие кости завалились набок и ссыпались с Серебряного престола.
Ни слов, ни движений в многолюдном зале. Демиан стоял на последней ступени, опершись рукой об изголовье трона.
— Подготовьте Магистра к погребению. — Собственный голос достигал из тех же далей, что немногим ранее — прощание Безумного Магистра, — было ли оно? — Проведите обряд со всеми положенными почестями.
Эфир всколыхнулся шелестом шагов. Демиан не обернулся. Нет нужды прослеживать: будет исполнено по его слову. Пусть многие из присутствовавших при том, быть может, даже Иленгар, предпочли б не затрудняться понапрасну, оставить Безумного Магистра истлевать без погребения. Их право ненавидеть эмиссара* Бездны.
Ненавидеть, не зная о нём большего, несложно.
Серебряный престол ждал своего Магистра.
Демиан закрыл глаза, откинув голову на жёсткое изголовье. Пока ещё холодный металл, вскоре он будет жечь его, как палаческие клещи.
— Личного архивариуса Магистра сюда, немедля. Пусть несёт Свод закона... перо и чернила.
Над ним вился неразличимый ещё шёпот.
(Добрая Весь. Середина-конец лета 992-го)
Кощунственно коротать время в четырёх стенах, когда за окнами полыхает такой июнь. Белоросник, как называют его люди Предела. Даже если сил едва хватает дойти до калитки.
Первые дни она едва вставала с постели — и то диво. По лицу молчаливой Эсты Диана скоро догадалась: та едва ли верила, будто с постели той она поднимется вовсе... Услужливая, но холодно-остранённая Эста. Ясна, сыпавшая слова будто бы и охотно, да на деле — впусте. Две лекарки — вот и вся её компания. Сиделки, дуэньи, даже служанки — всё они.
По паре раз, спешно, скомканно — навестили Коган и Кристалина. Нагрянул Фэлан, шумно, по-герцогски, всполошив всю Добрую Весь, пуще всех — городского голову. Визит вышел ещё более сумбурным, преждевременно свёрнутым: принимающая сторона едва ли склонна была тогда к долгим беседам. Так посещение близкого друга оставило по себе смутное ощущение неловкости, недосказанности будто бы, в промен ожидаемой радости... Да когда и приходит она ожидаемая, когда приходит вовсе?
Даже встреча с Треем подарила смятением, не успокоением, как бывало прежде. Семижильный, как все маги, Трей прятал усталость, но бремя забот тенью лежало на нём. От него и проведала...
Демиан. Наезжал и он. Вомчал в Добрую Весь, на час, не более, походя вернул её к жизни, вскочил на нерассёдланного коня и улетел на запад.
Позволено ли ждать большего от Магистра, взявшего власть в столь неспокойное время.
Впрочем, он сделал больше. Не вправе задержаться сам, оставил в Доброй Веси... телохранителя? проводника? Иленгар едва появлялся на глаза медленно оправлявшейся от слабости герцогине, но неотлучно пребывал поблизости.