Милый мой Игнатиус

Дмитрий Анатольевич собрался возразить, а я приготовился дать ему отпор, но ни он, ни я не успели вступить в перепалку.

— Прав ты, Жабин, нечего там делать, — раздался голос со стороны — сухой, с надломинкой. У Фархунда совсем другой голос.

С двух сторон вспыхнули фонари, и мы оказались как артисты на арене под перекрёстным огнём. Я развернул Протекту на свет, но бейсбольная бита ударила по руке, а следом второй удар обрушился на спину. Я вскрикнул, упал на колени. Нога в сапоге отшвырнула дробовик в сторону, а горло сдавила когтистая лапа, где каждый коготь был размером с кинжал.

— Не дёргайся.

Взяли нас профессионально. Это не Фархунд, нет, и, конечно, не гномы. Грубые пальцы содрали с глаз очки, и теперь ничего, кроме круга света и тьмы за ним, я не видел. Жабоид находился где-то сзади, и по глухому пыхтению я понимал, что он не в лучшем положении.

Всё тот же голос сказал:

— Вот и встретились, Жабин. А я говорил тебе, тварь болотная, сойдутся наши тропиночки. Ну, и кто прав оказался?

Я попробовал повернуть голову, чтобы посмотреть на жабоида, но когти на моём горле сжались сильнее, и я решил не рисковать.

— Это ты что ли, Вакула, бормотаешь? — достаточно бодрым тоном произнёс Дмитрий Анатольевич. Не ожидал я от него подобного в такой ситуации, да ещё и язвить вздумал. Видимо, конец нам пришёл, раз он страх потерял. — Не знал, что ты в чистильщики подался. Думал, сдох ты в каком-нибудь овраге.

— Смеёшься? Смейся. Послушаю я, какую песнь ты затянешь, когда с тебя живого шкуру сдирать начнут.

— Какой ты грозный, Вакула, стал. Осмелел. Ну да Василиса один бес узнает, что ты со мной сделал... Берегись тогда.

— Что мне твоя Василиса, если мне господином сам Баюн! Защитит он меня.

— Ой ли? Как бы господину твоему тоже не прилетело...

По этому разговору я догадался, что жабоид и некий Вакула не очень хорошо друг к другу относятся. Получалось, в прошлом у них были тёрки, кикимору, верно, не поделили, а нынче встретились на тёмной дорожке и давай угрозами сыпать. Только я-то здесь при каких делах? Ко мне кикиморы по ночам во снах не являются. А этот, который мне горло сжал, того и гляди последний кислород перекроет.

— Слышь, мужики, — прохрипел я, — вы базлать заканчивайте. Мне дышать уже нечем.

Тот, который Вакула, скрипнул:

— Осип, полегче. Придушишь этого новика ненароком, самим перед Баюном отвечать придётся.

Хватка ослабла, значит, нужны мы, значит, шкуру живьём с нас сдирать не будут. Пока не будут. Ну хоть это радует.

— Ладно, поговорили, — сказал Вакула. — В наручники обоих.

Один фонарь вдруг погас, я практически полностью оказался в темноте. Хрустнула под ногой каменная крошка, плеснулась вода.

— Эй, без шуток! Включи фонарь.

Я почувствовал, что меня никто не держит; когти, только что сжимавшие горло, разжались, и снова плеснулась вода, только на этот раз громче, как будто что-то тяжёлое бросили в ручей. Рядом грохнул выстрел и пошёл гулять по пещере многократным эхом. Грохнул второй выстрел, третий. С ума они посходили? От разгулявшегося грома уши мои лопнули, а в голове взорвалось назидание: Ручей твой путь, ручей твой путь...

— Азбит! — возопили рядом.

Справа мелькнула бурая тень, и очередной законник, взмахнув руками как птица, улетел в воду. Я перекатился через плечо, подбирая на ходу очки, схватил жабоида за локоть и поволок за собой.

За нашими спинами по-прежнему раздавались выстрелы, и эхо — это протяжное, сумасшедшее бедствие — билось о стены и коробило уши. Несколько раз шум выстрелов перекрывали крики, очень неприятные по своему звучанию. Люди так без повода кричать не станут, да и вообще никто не станет, даже мой новый друг, в прошлом Миша Свиньин, а ныне...

И вдруг всё стихло. Не выстрелов, не криков. Тишина. Как будто радио выключили. И стало неуютно.

Мы остановились. Жабоид дышал тяжело, с присвистом, а я как будто не устал. Нет, устал, конечно, но не так, как в последнем забеге с гномами.

Дмитрий Анатольевич склонился к ручью, зачерпнул пригоршню воды. Несколько капель упало на камни — и это был единственный звук на все коридоры.

— Оторвались? — осторожно спросил я.

— Ага. Наверное, — прохрипел жабоид. — Даже если... — он снова зачерпнул воды. — Даже если они завалили Мишу... Если завалили, — он сел на камень. — Не скоро за нами соберутся. Миша их там хорошо потреплет. Я видел, как двоих или больше... Жалко Мишу.

— А кто это были?

— Чистильщики. Те же законники, только...

— Я о другом. У вас счёты какие-то?

— А, вон что... Дела минувшие. Вакула — вождь волколаков. Мы с ним на почве артефактов пересекались, я из-под носа у него один вытащил, вот он и обиделся.

Я хмыкнул: верить жабоиду — себя не уважать. За какой-то там артефакт кожу сдирать не станут. Здесь другое, личное. А раз так, то отныне для Вакулы я тоже враг, и значит кожа моя в опасности. И не важно, что Дмитрий Анатольевич сам мечтает меня за Василису на куски распилить, мы в любом случае с ним на одной стороне, а это определяет отношение.

— Волколаки — это как?