Милый Ханс, дорогой Пётр

– Наши дети все равно опять встретятся, как мы.

– У меня нет детей, – отозвался Кикоть.

– Сделай, пока не поздно. Можешь еще?

– Надо попробовать.

– Ты постарайся, Борода, это точно зря не будет, – сказал серьезно Нос. И опять повеселел. – А мы с Валериком пока бизнесом займемся… Вот договорились уже кабак этот на пару взять, не раздумал, Валерик?

– Раздумал! – отвечал Валерий. – Что ж брать, когда и брать нечего? Смотри… От кабака-то нашего… только одни рожки да ножки!

А там, в углу, страсти разгорались, сцепился кто-то с кем-то, уже стол перевернули, звенела разбитая посуда… Привычные ко всему оркестранты продолжали играть, но, видно, и они в конце концов смутились, приумолкли, и в тишине слышны стали только дурные голоса дерущихся. Уж не страсти это были – тяжелая драка по ресторану ползла, сметая, круша всё на своем пути.

Валерий вскочил с места, но Лариса крепкой своей рукой его ухватила:

– Сиди.

И тесть подмигнул хитро:

– Дешевле купишь, бизнесмен, не рыпайся!

Валерий посидел, вглядываясь в толкотню в углу, и опять вскочил, сбросив руку жены. Теперь его было не остановить, что-то он там рассмотрел в углу и туда бежал, рассекая толпу. Коренастого он сразу от Андрейки оторвал, придушив сзади, второго мужика сбил с ног Кикоть, он уж рядом был, тут как тут. Еще и третий подскочил, взмахнул кулачищем и тоже лег к дружкам на пол, это уж Подобед сам постарался…

Вот и всё. Значит, трое их было против одного Андрейки, и уже они все лежали… Нет, поднимались опять потихоньку, но это не важно, концерт окончен! Вернее, опять начинается: музыканты взяли гармошки с балалайками и заиграли.

И тут откуда ни возьмись еще один подбежал, свеженький, и, подпрыгнув, въехал ногой Подобеду в лицо… И все сначала началось. Побитые тоже ожили, запрыгали… Вообще, они все какие-то очень прыгучие были, враги Андрейки, прямо кузнечики, и вроде даже посмеивались, когда летали по ресторану… Но Валерию все равно было, какие они, он сейчас только свеженького этого видел, последнего, и не успокоился, пока его не приземлил, прижав к стене:

– Убью!

Свеженький хрипел задушенно, но при этом почему-то улыбался, вроде как дурака валял:

– Ой, не надо!

Валерию было не до тонкостей.

– Ты его ударил, ударил?

– Да!

– Ты ударил его… этого человека? – торжественно, не ожидая ответа, переспросил Валерий и нанес удар прямо в улыбку, стер кулаком с лица собеседника.

Нет, тот еще хорохорился, шутил:

– Так ногой я его, не кулаком!

Валерий не стал перестраиваться, опять занес кулак. Свеженький успел выкрикнуть, уже оправдываясь:

– Я же его, его, не тебя!

– Лучше б меня, – сказал Валерий и опустил кулак.

Все же не ударил, что-то помешало. Вот это новое, плаксивое выражение на лице мужика.

– А он сам просил, его просьба! Мы с ним в ансамбле!

– Как это? – не понял Валерий.

Свеженький вроде опять улыбнулся:

– Он тебе кто?

– Ну, кто? Как сказать… Брат, брательник, – отвечал Валерий. – Так о чем он тебя просил, я не понял?

– Побейте меня, ребята, просил, только не сильно, а как за меня вступятся, сразу ноги делайте… Вот, сделали!

– А зачем? – спросил Валерий.

– Мы за бутылку.

– Нет, зачем… он?

– Не знаю. Твой брательник.

– Нет, ты скажи зачем? – все твердил Валерий, и недавний противник его разозлился:

– Да вот чтоб ты мне рожу разбил, наверно! – Он сплюнул кровь и, оттолкнув Валерия, пошел к выходу. Следом и дружки-коллеги его, вся троица, двинулись обиженные.

– Ясно, – сказал Валерий и засмеялся. Тут к нему Кикоть с Подобедом подошли.

Виновник торжества обнял друзей.

– Если бы не вы! – хотел еще что-то сказать, не смог, даже слезы на глазах выступили.

– Ладно, – смутился Кикоть.

– Нет, я скажу.

– Ладно, ладно, какие между нами слова?

Вот опять они были вместе, втроем, а другого Подобед и не желал! И теперь вис на плечах друзей, счастливый. Кикоть тоже улыбался. И Валерий смеялся, ему было особенно весело.

Смеясь, он схватил со стола бутылку и швырнул в стену.

– Ты чего? – не понял Кикоть.

Валерий обернулся, и Подобед, встретив его взгляд, попятился.

– Ё-моё, Валерка!

Так, пятясь, натыкаясь на столы, и выбрался спиной из зала.

Вот всегда у них так: ссорятся – мирятся, и чем объятия крепче, тем потом разрыв сильнее, до вражды, до ненависти, и где же край, за каким пределом остановка? Подобед из ресторана прямо на перрон вышел, ресторан при вокзале был, двинулся в темноту одиноким своим путем. Да, опять один остался, и теперь уж надолго, навсегда… Всё, всё, точка!

Навсегда, потому что как раз поезд у перрона стоял, будто ждал его, и Подобед пошел к вагону, ускоряя шаг. Но вот опять уже легла на плечо тяжелая рука, стиснула, повернула прочь от поезда…

– Уеду я, уеду! – твердил Подобед и даже пытался вырваться. – Прямо сейчас уеду к чертям собачьим!

А Кикоть его не отпускал, улыбался:

– Это где же такое?

– Это городишко такой, знаешь?.. Качканар.

– Коня знаю.

– Да! – вздохнул, вспомнив, Подобед.

– Так ведь жена у тебя, Андрейка… или так, болтал?

– Жена, да, а где она, жена? Дом пустой, никого. Исчезла, пропала, раз – и нету! Уеду я, друг Фиделито!

– Так мы ж с Валеркой без тебя совсем заскучаем! – покачал головой Кикоть.