Милый Ханс, дорогой Пётр

А сам из-за стола срывается, хоть мама уже чай налила. Раздумал вдруг пить.

По улице бежит.

Потому что хоть говорить теперь не о чем, а всё равно не всё друг другу сказали, не всё!

Догнал Германа. Идут молча. Герман посмотрел на Конька.

– С тренером своим, значит, только о боксе?

– О чем еще с тренером?

– О левых крюках?

– Защите непробиваемой, которая пробивается!

– Ты о какой защите?

– А ты о какой? Я о боксе! – удивляется Конёк.

Герман только усмехнулся, что тут скажешь: этот малый его ведет, сам не зная, профессионально, изощренно, любой чекист позавидует! Пробивая защиту своим простодушием…

Вот что его волнует:

– Друг, ты не третий лишний!

– А какой?

– Я о нас с тобой и о Ларе.

– Понятно.

– Так вот слушай: все изменилось, и у меня теперь другая женщина!

– Быстро.

– Друг, оставайся!

Хватает Германа за рукав, даже пытается отобрать чемоданчик.

– Тебе не надо уезжать, понимаешь или нет? Все будет, как было, только по-другому! Но все равно так же!

– Это как?

Конёк ищет слова, волнуется:

– Ну, опять две сестры и два брата, но, как сказать… получается крест-накрест!

– Ясно.

Да, чекист бы позавидовал! У Германа чуть не слезы выступают от такого порыва. И он лезет в чемоданчик, транзистор достал.

– Тебе.

Конёк не берет, потом, конечно, взял… Еще пришлось уговаривать: “Ты мне ласты, я тебе приемник, считай, просто обменялись!”

Всё, всё, прощай! Герман по улочке уходил, Конёк ему вслед смотрел, но и на транзистор уже поглядывал нетерпеливо, уже даже включил и потихоньку крутил ручку, меняя волны.

Кирыч, отец родной, хоть неродной… Опять тарахтелка поломалась возле их калитки. Конёк помощь предлагает, тот не пускает к велосипеду – такие неисправности, которых нет, только Кирыч сам мастер устранять.

А пока с Коньком беседа.

– Уехал?

– Откуда знаешь, Кирыч?

– Так на плавбазу не пустили его с твоей Ларисой к норвежцам, вот и уехал. Что ж ему здесь теперь?

– Кто не пустил?

– Кому надо, те и не пустили. А то грузчиком заделался!

– Да какой из него грузчик, если он высотник?

– Точно. Какой такой грузчик? Вот и остановили его, чтоб путаницы не было.

Конёк смотрит на Кирыча, который все с мотором возится, смеется:

– И поэтому, значит, он уехал?

– А почему?

– Ну Кирыч! Да потому, что друг настоящий, вот почему!

Кирыч поднял голову, удивлен.

– Такой закон, понятно?

– Нет.

Конёк ему пропел:

– “Уйду с дороги, такой закон, третий должен уйти”!

– А, ясно.

– Как до жирафа! Еще норвежцев придумал!

Кирыч на жирафа обидеться не успел – на крыльце женщина появилась, из-за которой мотор барахлил. И он сразу встал перед ней, демонстрируя военную выправку, глаза горели… О сыне забыл, когда к нему шла мать.

Уехал Герман, но разве это не он по улице идет? Вразвалочку, клеши на осеннем ветру хлопают, на лице ухмылка независимая? Прохожие оглядываются, потому что еще транзистор у него в руках, джаз на всю катушку!

Нет, не Герман – дубль его, Конёк!

Одиночество… В забегаловку зашел, где грязь да мат, сел среди ребятишек и страха не знал, усики нахально теребя, и никто к нему даже не сунулся, хоть джаз из транзистора гремел – стук-грохот, крики нечеловеческие… Сидел, развалясь, по сторонам смотрел, в глаза прямо ребятишкам: кто тут недовольный, есть такие? Не нашлось, наоборот, улыбочки. Ну музыка!

Тетка буфетчица увидела его, замерла…

К столику сразу пошла, волнуясь:

– Вам чайку?

– Давай, милая, покрепче, заварки не жалей и с лимончиком!

Закивала, ушла и вернулась: не чай – анализ! Потому что подмену заметила – тот, да не тот!

С вышки с парашютом прыгнул – сам не заметил. Ни страха, ничего. Римма внизу стояла, махала ему, подбадривала, потом обнимала, когда приземлился, радуясь, что себя пересилил, а он и не пересиливал. Скучно было и когда прыгал, и когда обнимала.

Римма весь вечер с мамой просидела, Конёк их познакомил, а как же? И тоже на столе пирожки были. И смеялись, всё, как тогда.

Он Римму проводил, домой вернулся. “У нас серьезные намерения, мама, подадим заявление, свадьба… Всё, мама, твой сын женат! А после свадьбы… У нас большие планы, сейчас скажу, приготовься: в Москву, мама! Мы в Москву! Учиться, учиться и учиться, как завещал великий Ленин!”

Мама даже руками всплеснула! И выразить свою радость не смогла, так была взволнована. Всю ночь она, конечно, не спала, Конёк слышал, как она ворочается за стенкой, койка скрипит… Вдруг пришла.

– А помнишь…

– Что, мама?

– Ну, другую ты девушку пригласил, первую…

– И что?

– У нее еще ребенок… Лару!

– И что, и что? Да, Лару, и что?

– Так.

– А что ты вдруг вспомнила?

– Не знаю.

– Ну иди, мама. Знаешь, который час?

Правда, уже поздно было, вернее, рано – за окном светало.

Всё в жизни хорошо – и вот удар следует… И от кого? Откуда не ждешь, от своих! На аллее парковой его ребята с повязками останавливают, те самые. Из-за транзистора – не положено с транзистором! Кто сказал, где написано? Нигде это не написано – мы сейчас тебе другое напишем, статью! За драку с нами, а мы представляем власть. Выводы? И ты идешь опять на нары, бывал ведь по малолетству, нет? Транзистор – политика, а ты пойдешь за политику по уголовке!