Читаем Метла системы полностью

– И все усугубляется, и женщина с термосом теперь сильно пьет, сидя в своей квартире, и, пока она пьет, мужчина глядит на нее печально, сидя рядом и работая над дизайном весов; и древесная жаба, когда не прячется в ямке, спасаясь от щелчков ногтем, глядит на мужчину и печально моргает, нижними веками вверх, в этой самой ямке на шее женщины с термосом.

– …

– И вот, катастрофическим образом, уже конец апреля. Кульминация весны, почти. Ты бывала когда-нибудь где-нибудь, где живут древесные жабы, весной, а, Линор?

– Э, нет.

– Они поют. Непроизвольно. Инстинктивно. Они поют и квакают как сумасшедшие. И это, я склоняюсь к мысли, и есть причина, почему древесная жаба печально глядела на мужчину, пока мужчина глядел печально на пьющую женщину с термосом: у древесной жабы тоже своя природа, и она ей тоже верна. Жаба, может, и понимает, что ее пение окажет на женщину с термосом катастрофический эффект, именно сейчас, потому что, хотя в прошлом женщина обычно от всех пряталась, весной, в сезон пения, теперь ее явно раздирает сильное желание привязываться к миру, быть его частью. То есть, может, древесная жаба и знает, что причиняет женщине с термосом вред, может, даже непоправимый, когда квакает как сумасшедшая, но что она может сделать? И пение явно сводит женщину с термосом с ума, абсолютно, наполняет ее фрустрацией и ужасом, и позывы привязаться к миру и спрятаться в тени разрывают ее, и все это душераздирающе, и еще, как теперь уже должно быть понятно, довольно-таки зловеще.

– О господи.

– И однажды, вскоре после того, как жаба запела в квартире, когда воздух, как пишут, становится мягче и слаще, пропитываясь нежными посулами тепла, и всё всюду цветет и пахнет, даже в Нью-Йорке, мужчине на работу звонит отец женщины с термосом, из Йонкерса: кажется, женщина с термосом бросилась под поезд метро и самоубилась тем утром поистине кошмарным образом.

– Божечки.

– И мужчина, конечно, необычайно расстроен, и даже не благодарит отца за звонок, хотя для восточноевропейского отца это что-то наподобие подвига, ведь мужчина все-таки чужак эт цетера, и вот, да, мужчина необычайно расстроен и даже не идет на похороны, настолько он в исступлении, и он сознает теперь – когда уже поздно, – что действительно привязался к женщине с термосом, действительно и взаправду, глубоко и значительно, и рубить установившуюся связь бесконечно больнее, чем отвергать неудавшуюся, и он утопает в горе, а кроме того, случается страшная катастрофа, возвращается его прежняя любовная проблема, острее, чем прежде, мужчина страстно влюбляется в любое живое существо, практически, и теперь, в чем и катастрофа, в мужчин так же, как в женщин, и его считают гомосексуалом и начинают регулярно бить на работе, и потом он теряет работу, когда сообщает начальнику, что в него влюбился, и снова бродит по улицам, и теперь влюбляется еще и в детей, на что общество, разумеется, смотрит косо, и совершает несколько грубых, хотя, само собой, непроизвольных проступков, и его арестовывают, и бросают на ночь в камеру, и ему кошмарно плохо, и он проклинает любовного терапевта за то, что она вообще предложила ему попытаться любить, реализовав эту самую различительную любовь.

– Можно я спрошу кое-что?

– Да.

– Почему женщина с термосом просто не вынула древесную жабу из шеи и не посадила ее, ну, в банку из-под кофе?

– А, подразумевается, что единственный способ людям с животными в шеях освободиться от животного в шее – смерть, смотри, например, метро, и бэ, ты совершенно, абсолютно упускаешь из виду то, что, по крайней мере, я считаю смыслом всей истории.

– …

– И у мужчины все кошмарно плохо, и прежняя любовная проблема его одолевает, сопровождаемая и усиливаемая неутихающим горем из-за разрубленной связи с женщиной с термосом и его желанием никогда больше ни к кому не привязываться, каковое желание само пребывает в тревожно двусмысленных и порождающих кошмарную плохизну отношениях с изначальной любовной проблемой. То есть все просто кошмарно. И кошмар продолжается где-то неделю, и вот одним майским вечером мужчина лежит, полностью раздавленный горем и приблизительно двадцатью пятью влюбленностями и приводами в полицию за день, и он почти сошел с ума, и лежит в совершенно кошмарном состоянии на ковре в своей квартире, и внезапно раздается невозможно тихий стук в дверь.

– О нет.

– Что значит «о нет»?

– …

– Ну, он открывает дверь, а там на полу в коридоре сразу за дверью сидит крошечная изящная бледно-зеленая жаба женщины с термосом и моргает нижними веками снизу вверх, и левая задняя лапка жабы расплющена и волочится и явно повреждена, вне всякого сомнения, заключаем мы, во время инцидента в метро, который, однако, жаба, судя по всему, все-таки пережила.

– Ого.

Перейти на страницу:

Все книги серии Великие романы

Короткие интервью с подонками
Короткие интервью с подонками

«Короткие интервью с подонками» – это столь же непредсказуемая, парадоксальная, сложная книга, как и «Бесконечная шутка». Книга, написанная вопреки всем правилам и канонам, раздвигающая границы возможностей художественной литературы. Это сочетание черного юмора, пронзительной исповедальности с абсурдностью, странностью и мрачностью. Отваживаясь заглянуть туда, где гротеск и повседневность сплетаются в единое целое, эти необычные, шокирующие и откровенные тексты погружают читателя в одновременно узнаваемый и совершенно чуждый мир, позволяют посмотреть на окружающую реальность под новым, неожиданным углом и снова подтверждают то, что Дэвид Фостер Уоллес был одним из самых значимых американских писателей своего времени.Содержит нецензурную брань.

Дэвид Фостер Уоллес

Современная русская и зарубежная проза / Прочее / Современная зарубежная литература
Гномон
Гномон

Это мир, в котором следят за каждым. Это мир, в котором демократия достигла абсолютной прозрачности. Каждое действие фиксируется, каждое слово записывается, а Система имеет доступ к мыслям и воспоминаниям своих граждан – всё во имя существования самого безопасного общества в истории.Диана Хантер – диссидент, она живет вне сети в обществе, где сеть – это все. И когда ее задерживают по подозрению в терроризме, Хантер погибает на допросе. Но в этом мире люди не умирают по чужой воле, Система не совершает ошибок, и что-то непонятное есть в отчетах о смерти Хантер. Когда расследовать дело назначают преданного Системе государственного инспектора, та погружается в нейрозаписи допроса, и обнаруживает нечто невероятное – в сознании Дианы Хантер скрываются еще четыре личности: финансист из Афин, спасающийся от мистической акулы, которая пожирает корпорации; любовь Аврелия Августина, которой в разрушающемся античном мире надо совершить чудо; художник, который должен спастись от смерти, пройдя сквозь стены, если только вспомнит, как это делать. А четвертый – это искусственный интеллект из далекого будущего, и его зовут Гномон. Вскоре инспектор понимает, что ставки в этом деле невероятно высоки, что мир вскоре бесповоротно изменится, а сама она столкнулась с одним из самых сложных убийств в истории преступности.

Ник Харкуэй

Фантастика / Научная Фантастика / Социально-психологическая фантастика
Дрожь
Дрожь

Ян Лабендович отказывается помочь немке, бегущей в середине 1940-х из Польши, и она проклинает его. Вскоре у Яна рождается сын: мальчик с белоснежной кожей и столь же белыми волосами. Тем временем жизнь других родителей меняет взрыв гранаты, оставшейся после войны. И вскоре истории двух семей навеки соединяются, когда встречаются девушка, изувеченная в огне, и альбинос, видящий реку мертвых. Так начинается «Дрожь», масштабная сага, охватывающая почти весь XX век, с конца 1930-х годов до середины 2000-х, в которой отразилась вся история Восточной Европы последних десятилетий, а вечные вопросы жизни и смерти переплетаются с жестким реализмом, пронзительным лиризмом, психологическим триллером и мрачной мистикой. Так начинается роман, который стал одним из самых громких открытий польской литературы последних лет.

Якуб Малецкий

Современная русская и зарубежная проза

Похожие книги