Метла системы

«Желоба и лестницы» – вероятно, самая садистская настольная игра всех времен и народов. Взрослые ее ненавидят; дети – обожают. Таким образом, по диктату Вселенной взрослый неминуемо будет хитростью вовлечен в игру с ребенком. Ты некоторое число раз бросаешь кости и обязан сделать сколько-то ходов на доске, причем некоторые ходы обязывают тебя карабкаться по лестницам поближе к основанию золотой лестницы наверху доски (карабканье по данной лестнице олицетворяет высший телос [82] и сама себе награда всей игры). Подъем по лестницам желанен, поскольку экономит время, зигзаги и утомительные ходы на доске, клетка за клеткой. Только есть еще желоба. Некоторые броски костей ведут тебя в клетки, откуда ты падаешь по желобам и, сверкая задницей, кубарем скатываешься вниз, до самого дна доски, где весь процесс начинается заново. Шансов на падение в желоба становится все больше по мере того, как ты карабкаешься по лестницам, забираясь все выше. Долгий и нудный подъем, лестница за лестницей, пока не покажется Конец, обычно сводится на нет резким падением по одному из семи желобов, чьи пасти зевают у основания золотой лестницы наверху. Дети находят внезапное перечеркивание надежд и возвращение к развлекательной доске неимоверно забавным. От этой игры Линор хотелось швырнуть доску в стену.

– Суперически, – сказала Линор.

– Вот газировка, – сказал Элвин.

– Замороженный горошек? – спросила Клариса.

– Спасибо.

– Тебе прямо сюда принести или как?

Лопатула обвинила Камешка в том, что он втихаря передвинул свою фигурку – маленького смеющегося пластмассового Будду-ребенка с дыркой для заточки карандашей в голове, таких пригоршнями раздавали на собраниях акционеров «Камношифеко», – с клетки, откуда неминуемо падение по желобу, на клетку, откуда неминуем подъем по лестнице. Последовала неприятная разборка, в ходе которой Линор съела сколько-то замороженного горошка. Клариса утешила Лопатулу, пока Элвин трудился над частотой кадровой развертки сверхширокоформатного телевизора.

Порядок был восстановлен, кадровая развертка смотрелась неплохо. Элвин потирал руки.

– Ну, как «Пляж-Загар»? – спросила Линор у Кларисы, попивая газировку. Клариса владела и руководила пятью кливлендскими отделениями франшизы солярия «Пляж-Загар». Некогда она приобрела эту франшизу, продав акции «Камношифеко», полученные в качестве подарка на окончание колледжа, что огорчило Линор и Кларисиного отца до невозможности, сначала, но отец успокоился, когда Клариса вышла за Элвина Гишпана, которого Камношифр Бидсман любил и уважал и чей отец тоже положил на «Камношифеко» всю свою жизнь, и все было особенно хорошо сейчас, так что Клариса, которая, само собой, работала, и Элвин, который, так же само собой, работал, договорились, что на день станут вверять детей заботам Нэнси Злокач в доме Бидсманов в Шейкер-Хайтс, той самой Нэнси Злокач, которая работала гувернанткой Линор и Кларисы, когда те были детьми.

– «Пляж-Загар» процветает, – сказала Клариса. – Лето, ты знаешь, было облачным, и люди нуждаются в добавке. Нацеливаемся на осенний бум. Осенний бум бывает всегда: люди начинают терять летний загар и напрягаются. Мы славно поджарим почти весь Кливленд к ноябрю.

– А Мисти Швартц?

– Не могу об этом говорить. Закон запрещает. Но, если не считать проблемы Швартц, осень обещает быть шикарнейшей.

– Крутяк.

– А ты сама? Как коммутатор? Как попугай? – спросила Клариса. Линор смотрела, как в центре гостиной Элвин держит Лопатулу высоко над головой, а Лопатула смеется и дрыгает ножками.

– Мне типа надо с тобой поговорить, чуток, если бы мы могли уединиться, может, «Желоба и лестницы» позже…

– Семейный театр через десять минут, вот что.

– Может, тогда после, мы могли бы типа…

На широкоформатном экране закончились кадры с людьми, которые бежали как при замедленной съемке. Камешек бросил Будду-ребенка в Лопатулу. Фигурка пролетела мимо, зазвенел бронзовый цветочный горшок. Экран заполнила голова телеведущего.

– Мы вернемся, чтобы посмотреть… гимнастику и поговорить в прямом эфире с… одним человеком, – телеведущий таинственно ухмыльнулся.

– Копейка Спасова, – сказала Линор.

Элвин глянул на нее.

– Ты уверена?

– Мозжечком чую, будет интервью с Копейкой Спасовой.

– Капец, – сказал Элвин. – Надо взять блокнот.

– Элвин, семейный театр через восемь минут.

– Мне нужно все записать. Считается, что это вроде как ядерная бомба Гербера.

– Ты мог бы сказать «шишковидная вытяжка», – сказала Линор.

– Иисусе, – сказал Элвин, обыскивая портфель. Камешка и Лопатулу засосал телевизионный сигнал; они сидели по-турецки, уставясь в телевизор. Линор беспечно запихнула «Желоба и лестницы» ногой под диван.

– Пойду принесу реквизит, чтоб мы начали, как только она закончит, – сказала Клариса. Линор отпила газировки и съела плававший сверху кусочек лаймовой мякоти.

В телевизоре возник Эд Макмахон [83], он рекламировал линейку крошечных пылесосов, которые, как утверждалось, засасывали даже упрямейшие пушинки из вашего пупка.

– Эд, продавай! – завопил Элвин Гишпан, восхищенно осклабясь на телевизор.