Читаем Метла системы полностью

ДЖЕЙ: Но, видите ли, меня, что весьма предсказуемо, восхищает Линор – в контексте вашего сна. Вы подсознательно понимаете Линор как своего рода «восстающую со страницы». Рисунок Ланга нужен, чтобы изначально поместить Линор в конструируемую им сеть, сделать ее двумерной, нереальной, существующей и определяемой исключительно внутри границ страницы, на обороте которой – история, сеть вполне определенной вашей конструкции, так что…

РИК: История, над которой Линор всячески поглумилась, за обедом, кстати сказать.

ДЖЕЙ: Это я обсуждать не подготовлен; это не моя область. Моя область – то, что Ланг конструирует некую Линор, конструирует ее так же, как конструируем, конечно, все мы, налагая свои структуры восприятия и понимания на людей, населяющих наши индивидуальные сети. Да, Ланг конструирует некую Линор, и изначально она в ловушке, она двумерна, она нереальна… О, но потом он оставляет метки, инициалы, свои инициалы, на ней, в ней. Пенетрирует ее тщательно сконструированную сеть своим «Я», своим «я», изящно прозрачный символ и флаг которого – инициалы. То есть во сне Ланг способен забраться внутрь Линорной мембраны, которую сам же и сконструировал. Он помещает себя в нее. И что потом, Рик?

РИК: Иисусе.

ДЖЕЙ: Что потом, дружище?

Рик Кипуч делает паузу.

ДЖЕЙ: Ах, Рик, она становится реальной. Свободной. Извергается из мембраны двумерности, которую олицетворяет страница, и обретает свободу. Волосы, руки, грудь ядренеют и прорывают уплощающую, притесняющую сеть мембраны. Она восстает и кружит по комнате. Это кружение было пешим кружением, Рик, или плавательным кружением?

РИК: Это было неясно.

ДЖЕЙ: Ну, неважно. Она сбегает, Рик. Свободна, реальна. Иначе говоря, она уже не внутри сети – она сама себе сеть. Реальность и идентичность поднимают свои сиамские головы на скрещении Сети. И что делает новосозданная трехмерная Линор? Она подписывает Другого, помещает себя на, в Другого, который освободил ее через проницание мембраны. Она помещает себя в сеть.

РИК: В Лангову сеть.

ДЖЕЙ: В сеть, что ее освободила, Рик. В сеть, сделавшую ее реальной. Лишь обретя реальность, она способна на самом деле забраться внутрь Другого. Чистое действие по необходимости обоюдно, Рик. Линор встает на колени, с подтекстами, вероятно, не столько сексуальными, сколько религиозными, по моему мнению, и помещает себя на и в. Она истинна, Рик. Вы наблюдаете за тем, как Ланг и Линор рождают истинность.

РИК: Но где во всем этом я? Я что, ноль без палочки в схеме истинности?

ДЖЕЙ: Вы наблюдаете, Рик. Вы смотрите, наблюдаете, глядите на все это из пространственно дефис психологического далека. Вы здесь сущностно Снаружи. Не можете войти в сети. Почему нет?

РИК: Иисусе.

ДЖЕЙ: И каково последнее средство бездейственной гигиенической сети, не способной истинно взаимодействовать с сетями Всех-Других? Вы мараете, Рик. Вы маратель. Входите в сети через их загрязнение. Детская потеря контроля над мочевым пузырем, веер, стремнины. Нечистота делается еще более нечистой за счет содержимого чайного пакетика, щита и символа – внутри сна – локуса вашей отличности и неспособности истинно войти, и это содержимое в горячей нечистой жидкости олицетворяет ваш единственный инструмент взаимодействия. Снаружи вы влияете, только если мараете, грязните, разрушаете гигиенические сети тех, кто истинен.

РИК: Вы жестоки ко мне, Джей. Лучше несите свою вопиющую брехню. Я всецело предпочитаю вопиющую брехню неприкрытой жестокости.

ДЖЕЙ: Знаете, Олаф Блентнер как-то сказал мне за чаем: когда реальность неприятна, реалисты делаются непопулярны. Рик, ваше последнее средство – попытка грязнить. Вы пытаетесь топить и отрицать истинную Линор, грязня ее. Но это не работает. В принципе. Даже из-под стремнин вашей грязи и отличности Линор, держащая фиолетовую ручку, всплывает, чтобы длить мембранное взаимодействие. Вы здесь и правда Снаружи, Рик. Вы не можете ни на что значимо влиять. Единственное средство дефективной гигиенической сети – нечистота, а она перед лицом реального и истинного импотентна.

РИК: Линор рассказала вам о Ланге, да?

ДЖЕЙ: Рик, вы и ваше видящее сны подсознание рассказывают мне о Ланге бесконечно более красноречиво, нежели когда-либо рассказывала – или могла рассказать – бедная Линор. Вы, я думаю, в самом деле ощутили истинную нужду в Другом. Вы, по-моему, шагаете семимильными.

Рик Кипуч делает паузу.

ДЖЕЙ: А почему вы с Лангом во сне голые, Рик? Почему творящая истинность ручка имеет форму пивной бутылки, со всеми сопутствующими этому образу фаллическими и урологическими подтекстами?

РИК: А почему, в этом контексте, Линор, расписываясь, хватает член Ланга? Член – это вроде бы символ мембранной пенетрации?

ДЖЕЙ: Символ, Рик? Символ?

РИК: Больше, чем символ?

ДЖЕЙ: Пахнуло прорывом, да так, что я чуть не упал со стула.

РИК: Сядьте нормально, кретин. Вы сейчас проебываете мою жизнь.

ДЖЕЙ: Какой интересный глагол.

Перейти на страницу:

Все книги серии Великие романы

Короткие интервью с подонками
Короткие интервью с подонками

«Короткие интервью с подонками» – это столь же непредсказуемая, парадоксальная, сложная книга, как и «Бесконечная шутка». Книга, написанная вопреки всем правилам и канонам, раздвигающая границы возможностей художественной литературы. Это сочетание черного юмора, пронзительной исповедальности с абсурдностью, странностью и мрачностью. Отваживаясь заглянуть туда, где гротеск и повседневность сплетаются в единое целое, эти необычные, шокирующие и откровенные тексты погружают читателя в одновременно узнаваемый и совершенно чуждый мир, позволяют посмотреть на окружающую реальность под новым, неожиданным углом и снова подтверждают то, что Дэвид Фостер Уоллес был одним из самых значимых американских писателей своего времени.Содержит нецензурную брань.

Дэвид Фостер Уоллес

Современная русская и зарубежная проза / Прочее / Современная зарубежная литература
Гномон
Гномон

Это мир, в котором следят за каждым. Это мир, в котором демократия достигла абсолютной прозрачности. Каждое действие фиксируется, каждое слово записывается, а Система имеет доступ к мыслям и воспоминаниям своих граждан – всё во имя существования самого безопасного общества в истории.Диана Хантер – диссидент, она живет вне сети в обществе, где сеть – это все. И когда ее задерживают по подозрению в терроризме, Хантер погибает на допросе. Но в этом мире люди не умирают по чужой воле, Система не совершает ошибок, и что-то непонятное есть в отчетах о смерти Хантер. Когда расследовать дело назначают преданного Системе государственного инспектора, та погружается в нейрозаписи допроса, и обнаруживает нечто невероятное – в сознании Дианы Хантер скрываются еще четыре личности: финансист из Афин, спасающийся от мистической акулы, которая пожирает корпорации; любовь Аврелия Августина, которой в разрушающемся античном мире надо совершить чудо; художник, который должен спастись от смерти, пройдя сквозь стены, если только вспомнит, как это делать. А четвертый – это искусственный интеллект из далекого будущего, и его зовут Гномон. Вскоре инспектор понимает, что ставки в этом деле невероятно высоки, что мир вскоре бесповоротно изменится, а сама она столкнулась с одним из самых сложных убийств в истории преступности.

Ник Харкуэй

Фантастика / Научная Фантастика / Социально-психологическая фантастика
Дрожь
Дрожь

Ян Лабендович отказывается помочь немке, бегущей в середине 1940-х из Польши, и она проклинает его. Вскоре у Яна рождается сын: мальчик с белоснежной кожей и столь же белыми волосами. Тем временем жизнь других родителей меняет взрыв гранаты, оставшейся после войны. И вскоре истории двух семей навеки соединяются, когда встречаются девушка, изувеченная в огне, и альбинос, видящий реку мертвых. Так начинается «Дрожь», масштабная сага, охватывающая почти весь XX век, с конца 1930-х годов до середины 2000-х, в которой отразилась вся история Восточной Европы последних десятилетий, а вечные вопросы жизни и смерти переплетаются с жестким реализмом, пронзительным лиризмом, психологическим триллером и мрачной мистикой. Так начинается роман, который стал одним из самых громких открытий польской литературы последних лет.

Якуб Малецкий

Современная русская и зарубежная проза

Похожие книги