Читаем Метла системы полностью

– Но, естественно, если ты была без телефона, я бы так и так не смогла до тебя достучаться, но, в общем, они пытались, а потом чувак, конечно, позвонил в штаб-квартиру «Клуба партнеров с Богом» и более-менее рассказал отцу Псикку всё, и, я думаю, они решили, что старина Влад куда круче уровня «Живых религиозных людей» или как их там, и преподобный пришкандыбал со всех ног из Атланты…

– И об остальном вы, конечно, догадаетесь с учетом того, что видите и ощущаете ныне вечером, – сказал Псикк. – Так что, если вы просто укажете попугаю назначенные ему реплики, мы сможем…

– Видимо, мне следует поговорить с миссис Тиссоу, – сказала Линор. – Потому что если она думает, что имеет право брать и показывать попугая под кайфом по ТВ, даже не…

– Под кайфом от дурманящего долгожданного послания Самого Господа Бога! – взвыл Псикк. Ланг вдруг заорал, потому что Влад защемил ему палец. Звуковик сорвался с места, спеша на помощь.

– Где миссис Тиссоу – вот вопрос вопросов, – сказала Линор. – Может, я смогу по-быстрому принять душ, а потом мы с ней присядем и…

– Миссис Тиссоу отправилась в магазин, – просиял Псикк.

– Агент отца Псикка вручил ей реально возмутительную сумму денег, в качестве аванса, – сказала Кэнди.

– Мы сеем, дабы жать, здесь в Америке, – сказал Псикк, исторгая из техработников оглушительное подтверждение.

– Она пошла прикупить платьев и поясов, и еще подкрасить волосы, – сказала Кэнди. – Она готовится в компании преподобного везти Влада Колосажателя в Атланту.

– Она готовится что?

– Попугай сделается первым соведущим в истории «Клуба партнеров с Богом»! – крикнул Псикк, указывая пальцем в потолок. Ланг, вернувшийся к Кэнди с обернутым салфеткой пальцем, посмотрел наверх, чтобы увидеть, на что указывает Псикк.

– Сеем, дабы жать! – завизжал Влад Колосажатель.

– Миссис Тиссоу говорит, что временно забирает попугая в качестве компенсации за погрызенную стену и ущерб от какашек Влада на полу, она говорит, ущерб такой, что ты его не возместишь, – сказала Кэнди. – Потому она говорит, что просто забирает Влада, временно. Ее муж ее поддерживает, просто чтобы вырваться хоть ненадолго из городка, я думаю.

– Ныне попугай принадлежит вечности, – сказал преподобный спокойно.

– С юридической точки зрения – нет, если вы, ребята, нарываетесь на неприятности, – сказала Кэнди, полуобняв Линор, которая продолжала отступление к двери.

– Разумеется, миссис Симпсон вовсе нет нужды ехать, если вы желаете, что было бы естественно, сами сопровождать избранного проводника в новую эпоху, кою он несет, – сказал Псикк Линор.

– Значит ли это, что я останусь без жилья? – спросил Ланг.

– В ванную, – тихо пискнула Линор в Кэндино ухо.

– Членский взнос любого размера не облагается налогом! Вот такой! – сказал Влад Колосажатель.

– Наконец-то! – возопил Псикк. Он подлетел к клетке.

– Мотор! – заревел режиссер.

– Членский взнос, любовь моя, челом уснувшим тронь!

– Мисс Биксман, внемлите наказу! – прогремел Псикк. Наехала, заполняя все пространство, камера.

Коридор был холоден и пуст, после такой-то комнаты. Линор заперла дверь ванной изнутри при помощи носка кеда. Глянула на нарисованных попугаев на душевой занавеске.

– Одно слово – и я вас покалечу так, как никто и никогда.

<p>13. 1990</p>

– То есть ты расстроена.

– Думаю, я слишком устала, чтоб расстраиваться. Не знаю, почему я так устала.

– Как твой брат?

– Который? Тот, который все время обдолбанный, или анорексик, у которого годами съезжала крыша, а мы были вынуждены на это смотреть и который теперь просто исчез и, может, мертв, кто его знает? Я просто хочу спать. Положи руку… вот так. Спасибо.

– По-моему, ты говорила, с Джоном была проблема – он настолько не желал быть причастным к чьей-либо смерти, что обычно отказывался от еды, так как любой прием пищи подразумевает смерть. Это не анорексия.

– Это она, типа она, если подумать.

– И у него было горизонтальное доказательство неопровержимости утверждения, что убивать нельзя никогда, ни по каким причинам.

– Диагональное.

– Диагональное доказательство [124].

– Наверно.

– Он… хотел его опубликовать, может быть?

– Сомневаюсь, что он его записал, это же причастность к бумаге, то есть к деревьям, эт цетера.

– Вот молодец. В нем есть благородство.

– Я о нем толком ничего не знаю. Он как чужак, который каждое Рождество приезжает из Освенцима. Недавно он стал еще и стремно религиозен. Сказал, что хочет написать эту книгу, доказывающую, будто христианство есть способ Вселенной наказать самоё себя, будто христианство, реально, предлагает награду, которой невозможно не желать, за работы, которые невозможно выполнить.

– Очевидно, проблема в том, чтобы на деле написать книгу, само собой.

– Думаю, за Джона я волнуюсь даже больше, чем за Линор.

– Я точно знаю одну конкретную пернатую зверюшку, которую Джон мог бы слопать.

– Это вообще ни разу не смешно, Рик.

– Прости. Хотя, если честно, я думаю, для тебя хорошо, что попугая вычесали из твоих волос, так сказать, пока всё не выяснится с домом престарелых и худым братишкой.

Перейти на страницу:

Все книги серии Великие романы

Короткие интервью с подонками
Короткие интервью с подонками

«Короткие интервью с подонками» – это столь же непредсказуемая, парадоксальная, сложная книга, как и «Бесконечная шутка». Книга, написанная вопреки всем правилам и канонам, раздвигающая границы возможностей художественной литературы. Это сочетание черного юмора, пронзительной исповедальности с абсурдностью, странностью и мрачностью. Отваживаясь заглянуть туда, где гротеск и повседневность сплетаются в единое целое, эти необычные, шокирующие и откровенные тексты погружают читателя в одновременно узнаваемый и совершенно чуждый мир, позволяют посмотреть на окружающую реальность под новым, неожиданным углом и снова подтверждают то, что Дэвид Фостер Уоллес был одним из самых значимых американских писателей своего времени.Содержит нецензурную брань.

Дэвид Фостер Уоллес

Современная русская и зарубежная проза / Прочее / Современная зарубежная литература
Гномон
Гномон

Это мир, в котором следят за каждым. Это мир, в котором демократия достигла абсолютной прозрачности. Каждое действие фиксируется, каждое слово записывается, а Система имеет доступ к мыслям и воспоминаниям своих граждан – всё во имя существования самого безопасного общества в истории.Диана Хантер – диссидент, она живет вне сети в обществе, где сеть – это все. И когда ее задерживают по подозрению в терроризме, Хантер погибает на допросе. Но в этом мире люди не умирают по чужой воле, Система не совершает ошибок, и что-то непонятное есть в отчетах о смерти Хантер. Когда расследовать дело назначают преданного Системе государственного инспектора, та погружается в нейрозаписи допроса, и обнаруживает нечто невероятное – в сознании Дианы Хантер скрываются еще четыре личности: финансист из Афин, спасающийся от мистической акулы, которая пожирает корпорации; любовь Аврелия Августина, которой в разрушающемся античном мире надо совершить чудо; художник, который должен спастись от смерти, пройдя сквозь стены, если только вспомнит, как это делать. А четвертый – это искусственный интеллект из далекого будущего, и его зовут Гномон. Вскоре инспектор понимает, что ставки в этом деле невероятно высоки, что мир вскоре бесповоротно изменится, а сама она столкнулась с одним из самых сложных убийств в истории преступности.

Ник Харкуэй

Фантастика / Научная Фантастика / Социально-психологическая фантастика
Дрожь
Дрожь

Ян Лабендович отказывается помочь немке, бегущей в середине 1940-х из Польши, и она проклинает его. Вскоре у Яна рождается сын: мальчик с белоснежной кожей и столь же белыми волосами. Тем временем жизнь других родителей меняет взрыв гранаты, оставшейся после войны. И вскоре истории двух семей навеки соединяются, когда встречаются девушка, изувеченная в огне, и альбинос, видящий реку мертвых. Так начинается «Дрожь», масштабная сага, охватывающая почти весь XX век, с конца 1930-х годов до середины 2000-х, в которой отразилась вся история Восточной Европы последних десятилетий, а вечные вопросы жизни и смерти переплетаются с жестким реализмом, пронзительным лиризмом, психологическим триллером и мрачной мистикой. Так начинается роман, который стал одним из самых громких открытий польской литературы последних лет.

Якуб Малецкий

Современная русская и зарубежная проза

Похожие книги