Метанойя

Я так и не мог ничего ответить. Послышались короткие гудки и разговор прервался. Я тупо смотрел на телефон, пытаясь осмыслить случившееся. Кровь гулко стучала в висках, как будто голова была пустой, и уши буквально полыхали огнем. Я только что разговаривал со своим двойником! Определенно, еще немного– и я сойду с ума. И что мне сейчас делать? Ехать на эту встречу? Но ведь телефон наверняка прослушивается, и об этом звонке уже знаю Эрик с Анитой. Как они воспримут мою ночную поездку? Да еще эта «хрустальная мечта»! Мне было страшно даже прикоснуться к этому пакету, а тут придется везти его через весь город, рисковать… Может, мне действительно уже пора рвать в сторону польской границы? И пусть тут мой двойник сам все расхлебывает? В конце концов, если он в городе, то рано или поздно он либо милиции попадется, либо службе безопасности, а уж там из него не только формулу вытрясут. Но все-таки я понимал, что не смогу не поехать на эту встречу– сейчас, когда так близка развязка, уже не получится бросить все и попросту скрыться. И как бы страшно ни было, ехать все равно придется. Возможно, все это обернется даже в лучшую сторону– если разговор действительно прослушивался, то Эрик и Анита почти стопроцентно подтянутся в Пески. А уж там пусть сами разбираются насчет формулы и этой сволочной «мечты». По крайней мере, хоть меня в покое оставят. Точно! Возможно, это единственный шанс благополучно выпутаться из скверной ситуации.

Я распечатал новую пачку сигарет и закурил, постепенно успокаиваясь. Что ж, посмотрим. У меня в запасе чуть больше часа, поэтому можно особо не спешить. В конце концов, вряд ли получится опоздать на встречу с самим собой. Конечно, сейчас трудно предугадать, чем она обернется: быть может, это неоправданный риск, быть может, совершенная глупость, а, быть может, наоборот, удачное стечение обстоятельств. В любом случае я точно решил, что поеду, и сразу же стало заметно легче. Когда есть хоть какая-то цель, начинаешь стремиться к ней и не разрываешься на бесконечное многообразие деталей.

Но мало-помалу от недавнего возбуждения не осталось и следа, и ему на смену пришла какая-то подавленность, тяжким грузом прибившая меня к дивану. Я устал, я просто очень устал уворачиваться от вспышек событий, которые бесполезно даже пытаться предугадать. Какая-то лавина тянет меня за собой– не хотелось бы думать, что в пропасть, но тем не менее выскочить из нее мне пока не удается. Тошно сознавать, что ты ничего не можешь изменить, и самое умное, что тебе остается,– просто принимать все как есть, даже если все твое внутренне существо против этого. Но где взять силы? Наверное, только Бог может их дать, но для этого сначала нужно найти Его. А я почувствовал, что в круговерти сегодняшнего дня растерял все то, что еще утром казалось мне истинным и вечным. Мир в очередной раз растоптал меня, прибив к грязной земле все высокие порывы души. И не было сил даже просто искренне, от сердца сказать: Господи, помилуй мя, грешнаго. Странный холод заморозил слова, и даже мысленно перекачивая их, я понимал, что они фальшивы и безжизненны. Я опять был точно так же далек от Бога, а возможно, еще и дальше, и. фиксируя рассудком всю неправильность своего положения, я все равно оставался раздавленным и бесчувственным.

Электронные часы, казалось, сошли с ума– цифры буквально мелькали на них, лихорадочно пожирая время. Я знал, что мне уже пора отправляться в путь, но даже не двигался с места. Мне хотелось просто закрыть глаза и умереть и избавиться от жуткой необходимости встречаться с тем, кто хочет быть мной. Очередная сигарета, догорев до фильтра, обжигала мне пальцы, раздраженно затушив ее в пепельнице, я тяжело вздохнул и поднялся с дивана.

Отыскав в шкафу подходящий черный непрозрачный пакет, я пошел в чудо-комнату и достал из тайничка «мечту». Положив желтый пакет в черный, я аккуратно завернул его, сделав небольшой прямоугольный сверток. Я не стал осматривать комнату в поисках камеры скрытого наблюдения, которая, несомненно, зафиксировала все мои манипуляции. Сейчас мне было наплевать на это, и даже перспектива вызвать подозрения и беспокойство у наблюдателей совершенно не волновала. В любом случае, в ближайшие три-пять минут они не успеют принять какое-то решение, а там видно будет.