Metamodernism The Future of Theory

Но "ритуал" сам по себе оказывается политетическим классом: в конце концов, что общего между церемонией бракосочетания, рукопожатием, жертвоприношением у костра Хома, забоем свиней в Новой Гвинее, тостом при употреблении пива и речитативом Каддиш, если не считать того, что все они называются "ритуалами"? Чтобы охватить все свойства, необходимые для того, чтобы вещь называлась ритуалом, может потребоваться создание еще одного вложенного политетического класса. То же самое можно сказать и о "священном". Таким образом, политетическое определение религии распадается на дальнейшие категории, требующие еще более запутанных политетических определений.

В-третьих, понятию политезиса не присуще ничего, что позволило бы определить, сколько различных свойств должно быть у человека, чтобы быть членом той или иной категории. Сколько из девяти "характеристик религии" необходимо для того, чтобы что-то считалось религией?

В-четвертых, большая часть того, что мы хотим делать с категориями, связана с созданием обобщений или проецированием свойств. Например, предполагается, что если сказать, что какая-то вещь является "птицей", то это приведет к проецируемым свойствам (например, что у нее есть перья, она откладывает яйца и так далее). Но, похоже, нет никакого соотношения для способности к обобщению по политетическим классам. Если что-то обладает свойствами f1 и f2, это не значит, что все члены класса обладают этим свойством. Действительно, само размыкание или дизъюнкция, подразумеваемая необходимостью обращения к политетическому классу, казалось бы, подрывает представления о проецируемом наборе свойств. Члены политетической категории по определению не разделяют никаких конкретных необходимых свойств, кроме принадлежности к категории. Поэтому можно было бы сказать, что "религии этичны", но если религия - это политетический класс, состоящий из членов с множеством различных свойств, то нет никаких оснований утверждать, что любое утверждение о "религии" обобщается на все религии. Хотя я предлагаю решение в главе 4, сами по себе политетические таксономии скорее подрывают, чем поддерживают обобщения. В этом отношении политетические классы, похоже, лишаются того, что должно было сделать их полезными с самого начала.

Наконец, что особенно важно, формулировка политетического определения требует наличия заранее установленной группы. Ученые, похоже, должны предположить, что объединенные индивиды являются членами одного класса, прежде чем выяснять, какие свойства они гетерогенно разделяют. Опять же, подобно концепциям семейного сходства, политезис предполагает то, что он пытается объяснить.

В итоге, если семейное сходство может работать как характеристика лингвистической категоризации, то для реконструкции объектов дисциплинарного исследования оно не подойдет. Понятие сходства слишком расплывчато, чтобы обосновать концепцию; попытка начать с прототипа лишь отодвигает проблему; и даже понятие семейного сходства или особой "открытой концепции" предполагает, а не эксплицирует рассматриваемую категорию. Политетические определения оказываются еще хуже: они скорее постулируют, чем эксплицируют себя; они неизбежно разлагаются на дальнейшие политетические категории; они не могут ответить, сколько политетических признаков необходимо для того, чтобы составить класс; и они не дают обоснования для обобщений. В самом деле, можно привести те же аргументы против понятия открытой текстуры Харта в теории права и понятия существенно оспариваемых концепций Галли в политической теории, которые являются вариациями на тему одного и того же виттгенштейновского инсайта.

При всем этом есть что-то правильное в понимании того, что многие категории состоят из свободных кластеров атрибутов; проблема в том, что ни прототипы, ни семейное сходство не могут объяснить, как закреплены соответствующие категории (альтернативный вариант см. в главе 4).

Заключение: Кризис легитимации

В широком смысле гуманитарные науки переживают то, что Юрген Хабермас называет "кризисом легитимации" - катастрофу самооправдания, возникающую, когда "социальная система допускает меньше возможностей для решения проблем, чем необходимо [для ее] дальнейшего существования". Я думаю, это относится к нашей теме, потому что, как ни посмотри, гуманитарные науки утратили большую часть своей способности решать проблемы, а значит, утратили и большую часть своей легитимности. Но здесь меня больше всего интересует один конкретный аспект этого кризиса легитимации - а именно, представление многих ученых о том, что интеллектуальные проекты их дисциплин сели на мель. Учитывая, насколько тесно дисциплины связаны со своими объектами, можно задаться вопросом: что может заставить дисциплину поставить под сомнение, оспорить или даже отказаться от своего основного объекта? Как историки искусства отказались от искусства, антропологи - от культуры и так далее?