Metamodernism The Future of Theory

Более того, рассматривать призывы обезьян как метафизически скомпрометированные или просто социальные конструкты, поскольку они связаны с потребностями, желаниями и дискурсивными структурами снежной обезьяны, было бы, по-видимому, большой ошибкой. Мы также, кажется, можем понять, что обезьяны имеют в виду (различных хищников), даже если это открытие не говорит нам о том, какие особенности хищников они отслеживают. Мы также не можем быть уверены, что все обезьяны в отряде одинаково относятся к этим призывам. Я сомневаюсь в этом; даже носители английского языка расходятся во мнениях о границах синего цвета.

Что это значит для нашей теории значения? Термины в разных языках имеют разные типичные расширения, но референция обычно коренится в зависящих от задачи суждениях о сходстве и различии (возможно, что-то вроде неофрейдистской интенции > расширения и, возможно, соотнесенных выражений). Если мы считаем, что значение определяется расширением, то если группа А в одно время использует термин, имеющий одно расширение, а группа Б в другое время использует термин, имеющий другое расширение, то эти термины не могут означать одно и то же с точки зрения референции, даже если используемое слово идентично. Тем не менее, мы можем примерно понять то, что было сказано предыдущими группами, а они могут примерно понять нас. Почему? Отчасти потому, что аспекты мира, о которых мы говорим на разных языках, систематически совпадают. Когда ранние лингвисты используют слово "pisces", обозначающее рыбу и водных млекопитающих, а современные носители английского языка используют слово "fish", исключающее млекопитающих, степень нашего понимания друг друга обусловлена совпадением внутренне релевантных характеристик мира, которые мы отслеживаем с помощью наших разных терминов. В пересчете, оба лингвистических сообщества нащупывают перекрывающиеся кластеры свойств и делают выводы о них. Но мы можем восстановить различия в значении (или источники потенциальных ошибок перевода) между языковыми сообществами, проследив несходство их исходных предпосылок. Другой исторический пример: некоторые из ссылок Джозефа Пристли на дефлогистированный воздух совпадают с тем, что современные химики назвали бы кислородом, а некоторые - нет. (Из записей Пристли на эту тему мы также можем сделать много выводов о его происхождении убеждений, включая как те, которые он намеревался передать, так и те, которые он не передавал). Вопреки Куну, я бы утверждал, что в той мере, в какой речь идет о кластерах свойств, эти различные парадигмы на самом деле примерно соизмеримы.

Это верно не только для нас, но и для нечеловеческих животных, таких как снежные обезьяны. Мы можем интерпретировать (или перевести) призывы снежной обезьяны в той степени, в какой мы можем обнаружить особенности мира, которые они отслеживают, и функции сигналов, которые они производят об этих аспектах мира. Это подчеркивает одну из основных тем данной главы: а именно, что знаки не являются исключительной прерогативой человека. Скорее, как я показал, различие между человеческим и нечеловеческим семиотическим поведением было чрезмерным. Это предполагает отношения между языком и миром, которые не являются простым наложением языка на пассивную нечеловеческую среду.

В одном из последующих разделов я еще более подробно остановлюсь на различных типах знаков и других семиотических процессах. Но прежде я хочу показать, как теория, которую я здесь продвигаю, выполняет ту работу, которую должна выполнять теория значения, о чем говорилось ранее. Вкратце, я думаю, что она может объяснить, что значит понимать конкретное предложение. Она может сказать нам, что (по крайней мере, в принципе) разделяют переводы (перекрывающиеся кластеры свойств или кластеры власти). Она дает возможность интерпретировать всевозможные знаки, о которых пойдет речь в следующем разделе. В общем, она говорит нам о том, как возможны смысл, коммуникация и перевод.