Metamodernism The Future of Theory

Приведем пример, который позволит нам эффективно объяснить это: когда кто-то пытается понять смысл предложения "это рыба", частью того, что он ищет, является референция. В этом случае референция относится не к "естественному виду" (как утверждал Сол Крипке и другие), а скорее к нечеткому кластеру свойств. В абстрактных терминах сходство между японским предложением "それは魚です" и "это рыба" будет зависеть от перекрытия между кластерами свойств, которые обычно охватываются словами "魚" и "рыба" в каждом языке в конкретный исторический момент. Конкретные термины сами по себе являются социальными видами со своими собственными историями, вариациями, имплицитными инференциальными предпосылками и процессами закрепления. Более того, часть смысла предложения - непроизвольная часть - зависит от умозаключений, извлекаемых из контекста, в котором оно используется. Когда речь идет о человеке, указующий перст является частью знака и выполняет часть работы по идентификации "того" в предложении, но рыба также выполняет часть работы, являясь тем, на что ссылаются. Воспринимающий предполагает, что коммуникатор, как правило, пытается максимизировать релевантность. Контекст выражения может быть значимым для интерпретатора и в других отношениях - он может передавать эмоциональное состояние, набор убеждений, идентификацию ранее неизвестного вида и так далее.

Для ученых в области гуманитарных наук теория смысла здесь также предлагает предварительный ответ на конкретную дилемму интерпретации. Одна из вещей, тесно связанных с постструктуралистской (и более ранней новокритической) текстуальной критикой, - это "смерть автора", отвергающая утверждение, что текст может быть прочитан в терминах авторского намерения, и, соответственно, иногда отвергающая понятие "валидных" интерпретаций вообще. Бартез и компания были правы, когда заметили, что тексты имеют множество слоев возможных значений. Тексты выходят за рамки того, что задумывали их авторы. Внимательный читатель, например, книги Бартеза "Империя знаков" узнает гораздо больше об ориентализме Бартеза (и его экзотизации Японии), чем автор хотел раскрыть. Чтобы понять текст, читатель обычно опирается на предпосылки или информацию, которая не передается в тексте в явном виде. Чем шире диапазон "потенциальных импликаций", тем больше то, что Уилсон и Спербер называют "поэтическим эффектом" или широтой возможных смыслов. Здесь есть много места для психоаналитического прочтения и бессознательных смыслов. Мы также иногда вдохновляемся тем, как текст "говорит с нами", чтобы прийти к идеям, которые автор оригинала никогда бы не смог придумать. Мы часто задаем тексту вопросы, которые по сути своей являются нормативными или экстраполятивными (например, что должно означать "право на ношение оружия" сегодня или что значит Дхаммапада для меня лично). В этом нет ничего плохого. Восприятие читателя часто отличается от того, что задумал автор, тексты могут вдохновлять по-разному и так далее.

Я также утверждаю, что для реконструкции смысла/намерения следует использовать абдуктивные умозаключения (см. главу 6), но даже в этом случае выявить авторские намерения может быть сложно, а иногда и невозможно. Авторы не обязательно последовательны в своем словоупотреблении.102 Иногда авторы также намеренно двусмысленны или многозначны. Многоавторские тексты предполагают, что авторы могут недопонимать друг друга или преследовать противоречивые цели. Смыслы могут быть неясными по целому ряду причин. (Мышление в терминах кластеров свойств и процессов закрепления делает аналитически ясным как то, почему не существует "объективного" смысла, так и то, почему могут быть очень плохие субъективные прочтения). Но все это не означает, что любое прочтение одинаково хорошо, как не означает, что реконструкция авторского замысла ошибочна или невозможна.

Действительно, чтение в терминах авторского намерения остается сегодня основной операционной процедурой даже для тех ученых, которые считают, что отказались от него. Например, когда ученые хотят узнать, что Бартез имел в виду под "смертью автора", они смотрят на все разные вещи, которые он говорил об "авторе", опубликованные или неопубликованные, а затем сопоставляют эти разные версии друг с другом или показывают, как они менялись со временем. (Кроме того, если у вас возникнет соблазн не согласиться со мной, отрицая, что мы способны обнаружить авторский смысл, я хочу заметить, что такой подход является самоопровержением, поскольку он уже предполагает, что я - автор, чей намеченный аргумент вы точно поняли). Опять же, мы должны признать, что язык не столько кодирует намерение, сколько предоставляет доказательства его наличия. Именно поэтому авторский смысл бывает так трудно восстановить.