Читаем Метафизика полностью

Это в скорости всеми принятое учение Флуранса господствовало над научными воззрениями до половины XIX столетия. Но уже почти в дни его основания стало готовиться его падение. Патологическое наблюдение стало обращать внимание на некоторые случаи апоплексического паралича, сопровождавшиеся потерей членораздельной речи без того, чтобы можно было доказать паралич употребляемых при разговоре мышц. Больные могли произносить все звуки, но потеряли способность связывать их в слова, или, иногда, понимать расслышанные слова. Анатомическим основанием этого заболевания всегда оказывалось поражение определенно ограниченной части височной области долей большого мозга, большей частью на левой стороне. Эти постепенно умножавшиеся наблюдения сначала мало ценились. Относительно простой и ясный взгляд, добытый экспериментальной физиологией, поспешили тотчас же оставить на ветер. Ведь «чувство речи», локализация которого здесь требовалась, входило в инвентарь галлевой френологии. Не нужно ли было опасаться, что скоро опять найдутся и прочие двадцать шесть «внутренних чувств»? Но это ожидание, конечно, не осуществилось, ибо количество наблюдений над центральным вместилищем способности речи увеличивалось до того, что дальше отказываться от них нельзя было. К этому присоединилось то, что воззрение Флуранса постепенно потеряло своё основание с совершенно другой стороны. Микроскоп пролил свет на запутанную структуру центральных органов. Ряд неустанных исследователей начал, идя от спинного мозга, мало-помалу, вверх к более высоким частям мозга, нападать на след центрального протяжения и окончания нервных волокон. Если лишь медленно удавалось констатировать специальные результаты, то всё-таки скоро получили сравнительно ясную картину общего построения мозга, картину, мало согласовавшуюся с представлением об органе, равномерном во всех своих частях. Нельзя было больше сомневаться в том, что волокна чувствительных нервов входят в различных направлениях далеко в мозговую массу, что они даже оканчиваются в отдельных друг от друга группах клеток, из которых опять отдельные пучки волокон лучами стремятся к различным областям мозговой поверхности. Такой же отдельный путь оказался и у волокон различных двигательных нервов. Нельзя было больше отказываться от представления, что, напр., зрительный нерв имеет свой конец в совсем другой области мозга, чем слуховой нерв, что затем осязательные нервы прокладывают себе отдельные пути, что ещё к другим областям направляются двигательные нервы и т. д. Так как серая корка мозга представляет обширный склад клеток, в который повсюду вступают нервные волокна, но стало, по меньшей мере, весьма вероятным предположение, что из неё исходят существеннейшие центральные функции. Но как можно было ещё думать о равноценности отдельных областей мозговой корки, раз последние находятся очевидно в связи с различными частями тела? Как можно было думать, что область, в которой зрительный нерв находит своё окончание, имеет то же значение, что и какое-нибудь другое место, в котором, напр., находится представительство мышц произвольного движения? Тут, однако, пришли к сознанию, что попытки локализировать где-нибудь в мозгу «интеллект и волю» заключают в себе такую же психологическую невозможность, как и система Галля с её двадцатью семью духовными способностями. Словом «интеллект» мы обозначаем совокупность сознательных и в логическом мышлении находящих своё завершение духовных процессов. Если мы разложим последние на их элементы, то мы получим ощущения и представления несложного характера. Эти ощущения и представления могут быть локализованы где-нибудь в мозгу, подобно тому, как и звук, и свет должны быть в некотором роде локализованы в наших внешних органах чувств, если мы их должны ощущать; но чтобы то общее понятие интеллекта, в котором лишь наше собственное созерцание соединяет запутанный вихрь представлений, могло быть телесно помещено где-нибудь, это совершенно неосуществимая мысль. Если в центральном органе соединяются в конце концов нервы всех телесных органов, то нужно предположить, что мозг в известном смысле — зеркальный образ всего тела, что, след., и здесь дело не обходится без соответствующего различным функциям телесных органов разделения труда.

Перейти на страницу:

Похожие книги

1937. Трагедия Красной Армии
1937. Трагедия Красной Армии

После «разоблачения культа личности» одной из главных причин катастрофы 1941 года принято считать массовые репрессии против командного состава РККА, «обескровившие Красную Армию накануне войны». Однако в последние годы этот тезис все чаще подвергается сомнению – по мнению историков-сталинистов, «очищение» от врагов народа и заговорщиков пошло стране только на пользу: без этой жестокой, но необходимой меры у Красной Армии якобы не было шансов одолеть прежде непобедимый Вермахт.Есть ли в этих суждениях хотя бы доля истины? Что именно произошло с РККА в 1937–1938 гг.? Что спровоцировало вакханалию арестов и расстрелов? Подтверждается ли гипотеза о «военном заговоре»? Каковы были подлинные масштабы репрессий? И главное – насколько велик ущерб, нанесенный ими боеспособности Красной Армии накануне войны?В данной книге есть ответы на все эти вопросы. Этот фундаментальный труд ввел в научный оборот огромный массив рассекреченных документов из военных и чекистских архивов и впервые дал всесторонний исчерпывающий анализ сталинской «чистки» РККА. Это – первая в мире энциклопедия, посвященная трагедии Красной Армии в 1937–1938 гг. Особой заслугой автора стала публикация «Мартиролога», содержащего сведения о более чем 2000 репрессированных командирах – от маршала до лейтенанта.

Олег Федотович Сувениров , Олег Ф. Сувениров

Документальная литература / Военная история / История / Прочая документальная литература / Образование и наука / Документальное
Хрущёвская слякоть. Советская держава в 1953–1964 годах
Хрущёвская слякоть. Советская держава в 1953–1964 годах

Когда мы слышим о каком-то государстве, память сразу рисует образ действующего либо бывшего главы. Так устроено человеческое общество: руководитель страны — гарант благосостояния нации, первейшая опора и последняя надежда. Вот почему о правителях России и верховных деятелях СССР известно так много.Никита Сергеевич Хрущёв — редкая тёмная лошадка в этом ряду. Кто он — недалёкий простак, жадный до власти выскочка или бездарный руководитель? Как получил и удерживал власть при столь чудовищных ошибках в руководстве страной? Что оставил потомкам, кроме общеизвестных многоэтажных домов и эпопеи с кукурузой?В книге приводятся малоизвестные факты об экономических экспериментах, зигзагах внешней политики, насаждаемых доктринах и ситуациях времён Хрущёва. Спорные постановления, освоение целины, передача Крыма Украине, реабилитация пособников фашизма, пресмыкательство перед Западом… Обострение старых и возникновение новых проблем напоминали буйный рост кукурузы. Что это — амбиции, нелепость или вредительство?Автор знакомит читателя с неожиданными архивными сведениями и другими исследовательскими находками. Издание отличают скрупулёзное изучение материала, вдумчивый подход и серьёзный анализ исторического контекста.Книга посвящена переломному десятилетию советской эпохи и освещает тогдашние проблемы, подковёрную борьбу во власти, принимаемые решения, а главное, историю смены идеологии партии: отказ от сталинского курса и ленинских принципов, дискредитации Сталина и его идей, травли сторонников и последователей. Рекомендуется к ознакомлению всем, кто родился в СССР, и их детям.

Евгений Юрьевич Спицын

Документальная литература
1917: русская голгофа. Агония империи и истоки революции
1917: русская голгофа. Агония империи и истоки революции

В представленной книге крушение Российской империи и ее последнего царя впервые показано не с точки зрения политиков, писателей, революционеров, дипломатов, генералов и других образованных людей, которых в стране было меньшинство, а через призму народного, обывательского восприятия. На основе многочисленных архивных документов, журналистских материалов, хроник судебных процессов, воспоминаний, писем, газетной хроники и других источников в работе приведен анализ революции как явления, выросшего из самого мировосприятия российского общества и выражавшего его истинные побудительные мотивы.Кроме того, авторы книги дают свой ответ на несколько важнейших вопросов. В частности, когда поезд российской истории перешел на революционные рельсы? Правда ли, что в период между войнами Россия богатела и процветала? Почему единение царя с народом в августе 1914 года так быстро сменилось лютой ненавистью народа к монархии? Какую роль в революции сыграла водка? Могла ли страна в 1917 году продолжать войну? Какова была истинная роль большевиков и почему к власти в итоге пришли не депутаты, фактически свергнувшие царя, не военные, не олигархи, а именно революционеры (что в действительности случается очень редко)? Существовала ли реальная альтернатива революции в сознании общества? И когда, собственно, в России началась Гражданская война?

Дмитрий Владимирович Зубов , Дмитрий Михайлович Дегтев , Дмитрий Михайлович Дёгтев

Документальная литература / История / Образование и наука