Мешуга

Автомобиль мчался вперед, я смотрел на дома, пальмы, кипарисы и гаражи. Вдоль дороги стояли еврейские солдаты — парни и девушки, — сигналя в надежде, что их подвезут. Стоял жаркий летний день, небо было очень синим, без единого облачка. Все мер­цало на солнце, как будто свет был в семь раз ярче, чем во время Диаспоры.[165] Я прибыл на землю Израиля, землю, о которой мои пред­ки рассказывали истории две тысячи лет.

Стефа и Леон въехали в две комнаты в оте­ле «Дан». Будники остановились в отеле на улице Бен Иегуда, в одном квартале от Хайаркон. Цлова и я сняли номера в маленькой гостинице, где жили Макс и Мириам. Макс чрезвычайно изменился — он потерял почти сорок фунтов, его борода совсем поседела, а лицо стало болезненно желтым. Мириам каждую ночь спала около него. Он рассказал мне, что Прива живет в Иерусалиме. Прива предъявила Максу ультиматум: или она, или Мириам, и Макс выбрал Мириам. Он сказал мне:

— Но я боюсь, что ненадолго. Я больше чем здесь.

И он указал на небо.

Я совершил колоссальную ошибку, решив взять с собой пятерых спутников. Цлова хо­тела быть с Привой, а не с Максом, и, спустя несколько дней после нашего приезда, отправилась в Иерусалим. Она сообщила мне, что Прива нашла в Иерусалиме богатую вдо­ву, которая устраивает сеансы спиритизма. Они планируют выпускать журнал, наполо­вину на иврите, наполовину на английском. Прива позвонила мне по телефону, чтобы рассказать, что ее оккультные способности возвратились к ней в Иерусалиме с большей, чем раньше, силой. Она и ее покровительни­ца, госпожа Глитценстейн, вызвали духи доктора Герцля,[166] еврейского писателя и му­ченика Бреннера,[167] Макса Нордау[168] и Ахада ха-Ама.[169] Наиболее интересным оказался Макс Нордау. Он, известный материалист, кото­рый издевался над любой религией и даже к признанным мастерам литературы относил­ся как к психам и дегенератам, теперь при­знал, что заблуждался, и что все его труды, в особенности два тома — «Вырождение» и «Парадоксы», следует сжечь. В высших сфе­рах он встретил итальянского еврея-материалиста Ламброзо, который писал, что гени­альность идет рука об руку с безумием. Они вместе просили прощения у душ, на которые они раньше нападали, в том числе у поль­ского медиума Клуски и итальянца Палади­на. А еще Прива сообщила мне, что она всту­пала в контакт с умершей женой Макса и двумя его дочерьми, которые погибли от рук нацистов.

Фрейдл Будник была восхищена Эрец-Исраэлем, но Миша делал все, чтобы испортить ей удовольствие. С самого приезда он ворчал и всячески выражал недовольство еврейским государством. Ему здесь все не нравилось. Он испытал потрясение в ресторане, когда официант отказался подать ему кофе со сливками в конце обеда, включавшего мясное.[170] Когда владелец ресторана объяснил ему, что таков закон этой страны, Миша заорал, что этот закон — фашистский. В Тель-Авиве Фрейдл нашла своих земляков из Изевице, Горшкова, Краснистова. Некоторые из них уже позабыли идиш и разговаривали между собой на иврите, за что Миша тоже нападал на них. Я пригласил Фрейдл и Мишу на обед в новый отель «Дан», где остановились Стефа и Леон. Во время обеда Миша ругал меня за то, что я привез его в страну, которой управ­ляют теократы. Он хотел бы знать, почему в Америке евреи требуют отделения церкви от государства, тогда как в Израиле человека за­ставляют есть кошерную пищу, а невеста обя­зана пройти перед свадьбой ритуальное омо­вение в Миша вызвал и потребовал, чтобы ему подали ветчину. Через восемь дней Будники возвратились в Амери­ку. Фрейдл плакала, прощаясь с нами. А по поводу Миши сказала:

— Похоже, что в него вселился диббук.

Достаточно странно, но я и сам временами чувствовал себя не таким, как прежде. Како­ва была природа этих изменений и было ли это связано с климатом? Возможно, на меня так действовали тысячелетия еврейской ис­тории. Может быть, духи древних евреев — жрецов, левитов,[173] вождей разных племен, ге­роев, Хасмонеев,[174] саддукеев[175] и разных других неизвестных сил — сохранили здесь свое влияние и силы, которые мы, евреи диаспо­ры, давно забыли или, возможно, никогда не знали? Макс здесь постарел.