Мешуга

Впрочем, Леон едва ли изменился. Он был совершенно лысым, лицо его было таким костистым, а кожа так туго натянута, что у не­го не было морщин, и весил он не более сот­ни фунтов. В восемьдесят лет Леон все еще занимался бизнесом, строил дома, покупал участки земли, спекулировал акциями и цен­ными бумагами. У них была квартира в небоскребе на углу Централ-Парк-Вест и Семьде­сят второй-стрит. Леон уже не раз попрекал меня за то, что я у них редко бываю. В Аме­рике он начал читать газету на идише, воз­можно, потому, что так и не смог полностью освоить английский. И воспылал на удивление сильным интересом к моим произведениям. Он не переставал задавать вопросы: неужели все, о чем я пишу, происходило в жизни? Не придумываю ли я все это сам? Как это возможно придумать обстоятельства, которые кажутся такими реальными? И когда я придумываю — по ночам, днем, во сне, просыпа­ясь? Леон уверял меня, что в Варшаве встре­чал характеры и типы в точности такие, какие описаны у меня — я только изменил имена, говорил он, подмигивая и улыбаясь. В другой раз он посетовал:

—   Где вы нашли эти слова и выражения? Я не слышал их с тех пор, как умерла моя бабушка Хая-Келя. И почему вы помните так хорошо улицы Варшавы, хотя даже я уже почти забыл их. Что это за создание, писа­тель? Скажите, мне хочется знать.

—   Чаще всего лжец, — сказала Стефа.

—   Лжец? Да, должно быть, так. Но тем не менее, когда я просыпаюсь утром, то отправляюсь прямо на Бродвей, чтобы купить вашу газету. Мне хочется узнать, что произошло дальше. Но опять-таки, в вашем романе, как мог такой человек, как Калман — процвета­ющий, осведомленный, умный коммер­сант, — позволить Кларе обмануть себя? Раз­ве он не видел, что ей нужны его деньги, а не он сам? Вы в самом деле знали такого челове­ка? Ну, конечно, Клара — это «штучка».

Она — как это говорится? — стоит того, что­бы пару раз согрешить, хи-хи-хи. Кроме всего прочего, нужна удача. Я сам знал женщину вроде нее, у которой были все достоинства: хорошенькая, умная, отличный образчик. Но если дела не идут, как это случилось с ней, все пойдет шиворот-навыворот.

Накануне того дня, когда Макс Абердам зашел в мой кабинет, я обещал пообедать со Стефой и Леоном и остаться у них ночевать. Потом прошло несколько недель, а я забыл позвонить им. Леон зашел в редакцию и, не застав меня, оставил записку, состоявшую из единственного слова, написанного (с ошибками) на иврите, которое означало: «Может ли это быть?» Он подписал ее: «Ваш искренний друг и восторженный почитатель Леон Крейтл».

На этот раз мне повезло. Дежурный швей­цар узнал меня и впустил. Он даже вызвал ночного лифтера, чтобы поднять меня на восьмой этаж. Я позвонил, и Леон, глянув в глазок, открыл дверь. Он был в богато рас­шитом халате и плюшевых шлепанцах. Леон насмешливо посмотрел на меня с любопыт­ством и сказал в своей обычной иронической манере:

—   Вообразите! Такой ранний гость! Пришел Мессия? Или вы сбежали из Синг-Синга?[86]

—   И то, и другое.

—   Входите, входите. Стефа еще спит, но я, как обычно, проснулся в пять. Почему Вы не позвонили? Я приготовил завтрак, и от всей души приглашаю разделить его со мной. Простите меня за еврейский комплимент, но вы нехорошо выглядите. Что-нибудь случилось?

—   Нет, но...

—   Пойдемте на кухню, там варится кофе. Нет лучшего лекарства от любого горя и несчастья, чем чашка хорошего крепкого кофе. Вы выглядите сонным, как будто всю ночь читали понимаю, я понимаю.

Леон взял меня за руку и провел в столо­вую, отделенную от кухни полуперегородкой. Ломти хлеба и ваза с фруктами уже стояли на столе. Леон показал на металлическую табуретку и сказал:

—   Как видите, я придерживаюсь всех сво­их старых привычек. Только вино, которым я привык промывать любую пищу, исчезло. Однако это не помогло — у меня уже было два инфаркта. Бога не перехитришь. Но кто знает? Может быть, если бы не придержи­вался диеты, было бы три инфаркта, или умер бы. В восемьдесят один не следует жа­ловаться на Бога, в особенности если Его не существует. Вы, возможно, принимаете меня за невежду, но в юности я учился. Мой отец был набожным евреем, ученым евреем. Чего бы вам хотелось? Я могу приготовить вам яй­ца, даже омлет.

—   Что бы вы мне ни дали, будет прекрас­но. Благодарю вас.

—   Ах, я забыл апельсиновый сок. Минуточку!

Я сел, снова чувствуя слабость в ногах. Ле­он подал мне стакан апельсинового сока.

—   Пейте. Вам надо бывать у нас почаще. Последнее время по разным причи­нам мы редко вас видим. О, вот и Стефа!