Мешуга

—   В шестнадцать я хотела жить. Теперь больше не хочу. Можешь стрелять в меня сейчас же, психопат!

—   Отправляйтесь в ванную, — приказал мне Стенли. — И побыстрей!

Я попытался открыть дверь в ванную, но, похоже, ее заело. Я тянул за ручку, но в моей руке не было силы. повернул голову и посмотрел на Мириам, которая все еще остава­лась голой, и на Стенли. Сцена показалась мне нереальной, какой-то карикатурной. Я услы­шал себя, говорящего: «Простите меня». Сло­ва прозвучали глупо, трусливо. В этой затруд­нительной ситуации меня охватило нечто похожее на стыд — за себя, за Мириам, даже за Стенли — маленького, с обрубками ног, с выпирающим животом, с лицом, наполовину спрятанным за длинными волосами и черной бородой. Револьвер трясся в его руке, угро­жая падением. Что-то хлынуло мне в горло и начало душить меня — смесь кашля и смеха.

Войдя ванную комнату, я сразу почувствовал дурноту. Волосы давили на голову, перед глазами плясали круги, горькая жид­кость заполнила рот. Оступаясь, я попытался сесть на стульчак. Стены, раковина, краны, «морозное» стекло окне, потолок кружились вокруг меня, будто на карусели. Меня тошнило, но я боялся испачкать пол. Поток горькой жидкости хлынул изо рта раковину. Одной рукой я держался за ради­атор, а другой опирался на стену. Мне не хо­телось, чтобы те двое заметили, что со мной произошло, поэтому я открыл краны и мыл раковину. С большим трудом мне уда­лось открыть окно, холодный ночной воз­дух оживил меня. Но я был перепачкан пятнами чертовски вонючей жидкости моего собственного желудка. Позволить ему выстрелить было бы для меня, пожалуй, тем же самым, подумал я про себя.

Дверь ванной быстро открылась, и я увидел Мириам, уже не голую, а в махровом халате. Рядом с ней стоял Стенли без своего револьвера. И Мириам и Стенли что-то говорили мне, но я ничего не слышал, как будто уши были полны водой. Из-за своей наготы и зловония, поднимавшегося от моего тела, меня охватил еще больший стыд.

—   Закройте дверь, — выпалил я. — Я ско­ро выйду.

—    Вытрись, — сказала Мириам и показа­ла на полотенце.

—   С ним все будет в порядке, — услышал я голос Стенли. — Закрой дверь.

Я попытался обмыться под душем, но он, очевидно, не работал. За окном рассвело, и красноватый отсвет поднимающегося солнца упал на кафельные стены ванной комнаты. В зеркале я мельком увидел свое лицо — бледное, вытянутое, небритое. Я принялся умы­ваться холодной водой, потом открыл аптечку Мириам и поискал бритву. Мой страх перед Стенли прошел, и мне страстно захотелось выглядеть в его глазах менее старым и нео­прятным, чем мое отражение в зеркале. Пид­жак и брюки были со мной в ванной, но ни ру­башки, ни туфель не было.

Итак, я впутался в любовное приключение с потаскухой. Ее муж внезапно ворвался среди ночи с оружием. Мы оказались на во­лосок от гибели. Каждый мой шаг сопровож­дал голос моей матери, который я слышал столь отчетливо, словно ее душа постоянно была со мной. «Мама, где ты? Прости ме­ня», — взмолилось что-то во мне. И она от­ветила, как будто была жива:

—   Ты не можешь упасть ниже, чем в этот раз. Обещай мне, что ты убежишь от этой проститутки прежде, чем будет слишком поздно.

—   Да, мама, обещаю.

—   Потому, что ее дом склоняет к смерти, и ее пути ведут к мертвым. — Мой отец монотонно напевал стихи из Книги Притчей Соломоновых собственным голосом с присущими ему — Никто из вошедших к ней не возвращается и не вступает на пути жизни.[84-1]

Кое-как мне удалось вымыться, но пид­жак пришлось надеть на голое тело. Я с тре­ском открыл дверь и осторожно выглянул. В спальне никого не было, но из другой ком­наты были слышны звуки приглушенного смеха. Я поискал свою рубашку и туфли, од­нако они исчезли. Один носок лежал на кро­вати. Я позвал:

—   Мириам!

Она тотчас появилась в крошечном коридоре, бледная, всклокоченная, в застегнутом халате. Стенли следовал за ней.

—   Где твои туфли? — спросила Мириам, разглядывая пол.

В спальне было еще темно, жалюзи не давали проникать туда свету восходящего солнца. Мы обшаривали глазами пол, когда я вдруг понял, что Стенли все еще держит револьвер у спины Мириам. В тот же момент я увидел свои туфли на радиаторе.

—   Вот они! — воскликнул я.

Стенли тоже заметил их, и его лицо стало суровым и озлобленным. Он обратился ко мне поверх плеча Мириам:

—   Одевайся и катись. Мириам еще моя жена, а не твоя.

—   Да, спасибо, — покорно ответил я.

—   Куда он пойдет так рано? — спросила Мириам. — Я не хочу, чтобы лифтер видел его, выходящим из моей квартиры в такой час.

—   Выпусти его по лестнице.

—   Дверь на площадку заперта, — сказала Мириам.

—   Нет, она должна оставаться открытой на случай пожара, — ответил Стенли.

Я торопливо натянул один носок. Другой потерялся, и я надел туфлю на босую ногу. Попытку зашнуровать туфли пришлось оставить, так как в тусклом свете было не видно дырок. Я услышал голос Стенли: