Я не чувствовала себя голой, пока Рафаэль не сделал на этом акцент. Я справилась с инстинктивным смущением и заметила:
— Обращать внимание на чью-то наготу против кодекса оборотней, если речь не идет о сексе.
— Это так, но если уж мы не влюблены друг в друга, не встречаемся, наши отношения все же больше, чем просто дружба, Анита.
Я отвернулась от требовательного взгляда Рафаэля, но заставила себя снова посмотреть на него, когда поняла, как сильно мне не хочется встречаться с ним глазами. Ни в чем нельзя проявлять малодушие, ни в малом, ни в большом, ведь начнешь увиливать в каких-то незначительных вопросах, а затем оно перейдет на что-то более серьезное. Мне нужно быть стойкой для работы и просто для самой себя.
Я всмотрелась в лицо этого сильного, смелого и благородного мужчины и коснулась его щеки.
— Да, это больше, чем дружба.
Он улыбнулся, и только ради этого стоило сказать это.
Я поняла, что Мика рядом, еще до того, как он вошел в душевые, правда не уверена, уловила ли его запах, почувствовала его самого или, может, услышала. Я просто знала, что сейчас он войдет в комнату.
Он поспешил к нам, все еще одетый, что казалось странным в душевых. Мне вдруг захотелось, чтобы он разделся, или чтобы мы каким-то магическим образом оказались в одежде. Он опустился на колени рядом с Рафаэлем, коснулся рукой его спины у самой раны. Она была достаточно большая, чтобы не спрашивать, где болит.
Мика зашипел, выдохнув сквозь стиснутые зубы, словно встревоженный кот.
— Расскажи мне, что случилось, Рафаэль.
И он рассказал, а я помогла добавить факты в суть его истории.
— Рана как будто обожжена или что-то вроде того… То есть она глубокая и не залечивается, но при этом не кровоточит. А ведь должна, верно?
— Их лекарь накладывал повязку?
— В самом начале, чтобы остановить кровь. Но ты же знаешь, что мы не можем носить бандаж.
— Да, наши тела начинают залечиваться вместе с бинтами, — сказал Мика.
— Почему она не залечивается? — спросила я.
Тело Рафаэля свела судорога, заставив его так сильно стиснуть мою руку, что у меня сперло дыхание.
— Вот это было сильно, — сказала я.
— Я не хотел делать тебе больно, — ответил он.
— Это просто боль, кажется, что становится хуже, на самом же деле должно стать лучше, да? — я посмотрела на Мику за подтверждением или хотя бы объяснением.
— Да, должно, — ответил он, опустив ладони по обе стороны от раны и заглянув в глубь так же, как и я чуть раньше. — Может, лекарь не вытащил серебро? Я бы осмотрел рану, но будет больно.
— Делай все, что необходимо, — ответил Рафаэль, крепче сжал мою ладонь и закрыл глаза. Я продолжила гладить его по волосам, словно это могло чем-то помочь, но иногда дело не в логичности действия, а в утешении. А что утешает лучше, как не эмоции? В них нет никакого смысла, но они действительно успокаивают.
Я видела, как Мика скользнул пальцами в рану, но и так могла бы понять, что он делает, по руке Рафаэля в моей. Сейчас он тихо переживал эту боль, стараясь ни единым движением не показать, насколько это мучительно. Перед Микой он держался лучше, был выносливее. Словно все его чувства выражались только в его руке, так сильно сжимающей мою, что побелели пальцы. Я стиснула зубы, позволяя ему держать меня.
— Здесь что-то в ране, — сказал Мика.
— Серебро? — спросила я.
Пальцы Мики почти полностью скрылись в спине Рафаэля, и от хватки на моей ладони вырвала из меня:
— Полегче, Рафаэль.
— Виноват.
— Все в порядке. Я рада быть здесь. Но ты такой сильный, что можешь сломать мне руку, совсем не желая этого.
— Прости.
— Вот дерьмо! — выругался Мика, а он почти не ругается.
Мы оба повернулись к нему, и он отдернул руку от раны Рафаэля и показал нам кончики своих пальцев. Они были покрыты серо-белой жидкостью, кожа вздулась. Мика поднялся и запустил руку под душ рядом с нами.
— Что это? — спросил Рафаэль.
— Я не уверен, — ответил Мика. — Но это в твоей ране. Что бы это ни было, оно ведет себя почти как расплавленное серебро. Ты никогда не исцелишься, пока оно внутри. Никто из нас не смог бы.
— Мне стоило понять, что это, — сказала я.
— Что значит «стоило понять»? — уточнил Мика.
— Я уже видела это. Я не знала, как это влияет на ликантропов, но… — я сделала глубокий вдох, всколыхнув память. — Вампиры. Так убивали вампиров, вводя это в их кровь.
— И что же именно их убивало? — спросил Мика.
— Нитрат серебра, — ответила я.
— Я думал, он более серебристый.
Я покачала головой.
— Многие так думают. Но серебристая жидкость, сворачивающаяся в шарики, это ртуть. Именно ее снимают в фильмах, а настоящий нитрат серебра вовсе не серебристый и не сбивается в шарики.
— Срабатывало на вампирах? — спросил Мика.
— Срабатывало, но недостаточно быстро на древних вампирах, поэтому они могли нанести немало вреда в предсмертных агониях.
— Как оно попало в мою рану?
— Возможно оно было в клинке и, когда он обломил его внутри раны, пролилось внутрь, — предположила я.
— Лекарь должен был заметить, — сказал Мика.
— Если только она сама не добавила нитрат серебра в рану, когда накладывала повязку.
Мика снова присел на коленях возле Рафаэля.