Мера бытия

Ненадолго хватка ослабла, и сверху вниз глянули совершенно безумные глаза, яростно сиявшие на отёкшем женском лице. Женщина в тёмной мужской шапке смотрела на неё всего один миг, но взгляд её выражал знакомое всем блокадникам лихорадочное нетерпение, с которым голодные смотрят на хлеб. Казалось, она могла бы прямо сейчас откусить от Кати кусок тела, с наслаждением впиваясь зубами в тёплую кожу.

Догадка, что она попала к людоедам, заставила Катю окончательно очнуться. Что делать? Кругом ни души: тёмные развалины дома, занесённые снегом тропки, и два человека, которые тащат её в страшную неизвестность.

Раскинутые по сторонам руки искали точку опоры, но тонули в колком снегу, набивавшемся в рукава до самых локтей.

— Отпустите! Немедленно отпустите!

Катя пыталась извиваться и выворачиваться, отбиваясь от людоедов с яростным отчаянием, но безуспешно. Женщина ещё раз оглянулась, нервно дёрнув крепко сжатыми губами. Катя почувствовала, как её захлёстывает паника от собственного бессилия. Сейчас они затащат её в тёмный угол, саданут топором по голове, и дело с концом. А потом будут ходить по рынку с бидоном серого варева и громким шепотом предлагать:

— Холодец. Кому холодец?

Катя сама несколько раз сдавала таких продавцов в милицию, испытывая к ним брезгливую ненависть.

Сама не понимая, зачем и почему, она вдруг закричала:

— Хлеб! — и тут же почувствовала, что движение прекратилось. — Хлеб! У меня есть хлеб! — повторила Катя уже осознанно.

Теперь к ней повернулся другой человек — мужчина. Его пустые глаза невидяще смотрели сквозь неё, и только рот разевался в безмолвном крике, как в немом кино. Судорожно дёрнувшись, его руки разжались и потянулись к Кате.

— Хлеба, хлеба, хлеба.

Выдернув ногу, Катя вскочила, обжигаясь о снег ступнями в одних чулках. У неё в кармане лежали два куска хлеба, припасённые для Егора Андреевича.

Она вытащила ломти из кармана и резким движением отбросила их в дальний угол, зажмурившись от тяжести своего невозможного поступка. Даже сейчас, в смертельной опасности, бросить хлеб казалось кощунством. Успев увидеть, как двое коршунами кинулись за добычей, она побежала к дороге по следу, промятому её спиной. Снежная борозда вилась вокруг руин дома, то здесь, то там торчащих изуродованными обгоревшими обломками.

Без валенок ноги вязли в снегу, проваливаясь по колено, но в проломе уже виднелся просвет улицы с медленно бредущими людьми. Они показались Кате ангелами, парящими над вечностью.

Сбавив шаг, она оглянулась в зияющую пустоту двора. Наверное, те двое сейчас едят её хлеб. Надо найти милиционера, пусть разберётся.

Немея от холода, она вышла на улицу и пошла между сугробов, которые вдруг стали красного цвета. Перед глазами плавали разноцветные мушки. Где-то здесь, за поворотом, должен быть патруль МПВО или милиционер.

Очень хотелось найти точку опоры. Когда рядом с ней затормозила полуторка, Катя едва держалась.

— Сергей!

Но это был не Сергей. Из кабины свесился чубатый парень с широкой белозубой улыбкой и спросил:

— Товарищ боец, подвести?

Катя переступила с ноги на ногу. Увидев, что она босиком, парень посерьёзнел:

— Э, да ты без валенок. Садись скорее! Случилось что?

— Снаряд рванул, а потом не помню, — непослушным языком сказала Катя, когда он помог ей взобраться на сиденье.

— Тебе далеко?

— Мне вон туда — вдоль по каналу, а потом свернуть в переулок.

— Сделаем! — Парень озабоченно заглянул ей в лицо. — Ты не ранена, товарищ боец? Может, сразу в госпиталь отвезти?

— Нет, давай в казарму, там разберусь.

— Ну, тебе виднее. — Он направил машину в проулок. — Но вообще-то ты правильно решила. У нас в автобате если кого из шофёров зацепит, то тоже в госпиталь не идут. Сама знаешь, некогда по койкам бока отлёживать. Если на каждую царапину внимание обращать, то баранку крутить будет некому. У нас работа боевая! Ты не смотри, что не на фронте — на Ладоге бывает почище, чем на передовой, особенно когда бомбят на бреющем, а кругом одни полыньи. Ещё опасно — трещина-выколотка. Машина туда въезжает на полном ходу, а сверху её льдиной накрывает, как крышкой гроба. Раз — и шофёр пошёл на корм рыбам. Я сам вчера в такую переделку чуть не попал, едва затормозить успел.

Голос парня доносился до Кати с неприятной резкостью, отдающейся болью в голове.

Чтобы приглушить звук, она прикрыла ухо ладонью, а потом сказала:

— Я знаю, как у вас трудно. У меня есть знакомый шофёр с Ладоги — Медянов.

— Медянов? — Парень неопределённо пожал плечом. — Не припомню такого. У нас ведь народу больше тысячи. Хотя постой. Серёга?

— Да, Сергей.

— Тогда знаю! Это Манюнин жених. Есть у нас одна такая лапочка со склада. Эх, и бедовая деваха, я тебе доложу! Глазки как сливки. На неё у нас многие ребята заглядываются, но она только к Серёге благоволит.

Катя поморщилась, и парень забеспокоился:

— Что, больно?

— Ничего, пройдёт, — изобразив спокойствие, сказала Катя. — Высади меня у того детского садика. Приехали.

Остановив машину около казармы, он заглянул Кате в лицо:

— Э, да ты, девушка, совсем белой стала. Пойдём-ка я тебя до двери провожу, а то упадёшь.