Мера бытия

Обеими руками Лариса схватилась за мешок, пальцами нащупав внутри твёрдую альбомную обложку. Ей сразу стало хорошо и спокойно. А уж когда санитар дядя Паша принёс ей тарелочку каши, Лера почувствовала себя на седьмом небе.

Её отправили на Большую землю через два дня.

Снежный буран с размаху бился о капот машины и завывал в щелях палатки. Чтобы Лариса не простудилась, Лера лично завязала уши у шапки и закутала с головой в одеяло.

— Угадай, кто за тобой приехал?

— Не знаю.

Уезжать от Леры не хотелось, поэтому вид у Ларисы был унылый. Лера постаралась её подбодрить:

— За тобой приехал Андрей, тот, который вёз вас из детского дома. Он пообещал, что посадит тебя с собой в кабину.

— Правда?

Судя по заинтересованному взгляду, который Лариса бросила на входную дверь, Лера угадала, что нашла правильный подход к девочке. Однажды, когда в палатку привезли целый грузовик малышей, ей пришлось сопровождать их до самой Кобоны. Пригревшиеся детки с отчаянием в глазах облепили её, как цыплята, и ни за что не хотели отпускать.

Сколько же измученных и раненых прошло через её руки? Лера не смогла бы их сосчитать, даже если захотела, потому что день и ночь сливались в сплошной поток, подобный тому каравану машин, который шёл через озеро, ни на минуту не останавливаясь. Ранения, обморожения, ожоги, погибающие от дистрофии. Порой Лера так уставала, что засыпала прямо во время перевязки.

Передавая Ларису в руки Андрея, Лера взглянула ему в глаза, и в глубине сердца словно колокольчик тренькнул, уж очень милая была у него улыбка — озорная и в тоже время застенчивая. Счастливой будет та девушка, которую он полюбит.

Отогнав ненужные мысли, Лера отвернулась и порывисто обняла Ларису:

— Счастливого пути!

С высоты пассажирского сиденья Лариса выглядела совсем крохотной. Тоненький, бледный блокадный цветочек.

Полуторка чихнула и медленно тронулась с места, а к Лере подбежал санитар Илья Осадчий. Надевая на ходу бушлат, он махнул рукой в направлении палатки и выпалил:

— Товарищ военфельдшер, звонили с Большой земли — потерялся саночный обоз из Ленинграда, приказано срочно выйти на поиски.

…Мело так, что среди белого дня наступила кромешная ночь. Чтобы не обморозить лицо, Лере пришлось остановиться и намотать платок, оставив только щёлку для глаз.

Закоченевшие пальцы не слушались, и узел завязался только с третьего раза.

— О, це добре, — сказал подошедший санитар Круглов. Природный русак, он любил шикануть словечком-другим по-украински.

Бросив взгляд на Круглова, Лера вздохнула. Она жалела пожилого Павла Ивановича, который заметно приволакивал левую ногу. Признанный годным к нестроевой службе, он всегда первым вызывался на помощь и впрягался в самые тяжёлые и грязные работы.

Рядом приплясывал от холода Илья Осадчий. После ранения на Пулковских высотах он потерял один глаз, но в тылу не остался. Наблюдая за его работой, Лера порой думала, что природа компенсировала Илье зрение третьим глазом на затылке. Илья был вездесущ и всеведущ, мелькая одновременно сразу в нескольких местах.

— Пошли. — Подняв воротник, она первая двинулась в сторону Ленинграда, но Павел Иванович широким шагом опередил, прикрывая её от ветра:

— Тебя, Калерия Михайловна, беречь надо, ты у нас женщина.

— Я у вас военфельдшер, — сказала Лера, хотя в душе была благодарна Круглову за заботу. Идя наперекор ветру, она и вправду быстро бы выдохлась, тем более что сумка с медикаментами была довольно увесиста, а сумку Лера никому не доверяла и всегда носила только сама.

Под вой вьюги она беспокоилась о том, чтобы не потерять направление, как те несчастные, которых они теперь ищут. Заслонённые главным, из глубины памяти возникали обрывки мыслей, не связанные между собой, и вдруг, когда сил почти не осталось, Лере представилось давно забытое лицо мамы Люды. Отец постарался уничтожить всё, что могло напомнить о ней. Выбросил вещи, порвал фотографии, сжёг документы.

Однажды, когда она спросила про маму, он резко ответил:

— Запомни, Лера, ты никогда не должна упоминать имени Людмилы Степановны Ясиной. Никогда! Так надо.

Подчёркивая дистанцию, отец назвал маму официально, как постороннего человека. Маленькая Лера не понимала, почему так надо, но папе верила, тем более что при разговоре у папы страшно дергался рот, а к шее прилила тёмная кровь. С каждым годом память о маме Люде бледнела, словно мокрой кисточкой смывали акварельные краски с листа ватманской бумаги. А вот теперь, в войну, мама как будто пришла ниоткуда и встала рядом, чтобы отвести беду. Где же ты теперь, мама Люда?

Сотканное из белой пелены снега, мамино лицо виделось чётко и реально. Ошеломлённая, Лера остановилась перевести дыхание, но тут услышала, как совсем близко коротко всхрапнула лошадь. Нашлись!

Она повернулась к санитарам:

— Слышали? Это там!

— Стой, свои! — во всю мощь заорал Илья, рванувшись вперёд.

— Стой! — заглушил его бас Круглова.

Придерживая санитарную сумку, Лера бежала сзади, задыхаясь от снега и ветра.