Мера бытия

К удивлению друзей и знакомых из всех кавалеров, которые осаждали Марину Александровну с яростью обречённых на вечные муки, она выбрала скромного бухгалтера в круглых очках и намечавшейся лысиной. К началу войны у них было уже трое сыновей, и самый старший, тринадцатилетний Митя, подавал большие надежды в шахматном клубе при Дворце пионеров. В тот день, когда пришла похоронка на мужа, сын Митя стоял в очереди за крупой. Начавшийся обстрел смёл людей с тротуара несколькими снарядами. В забитой ранеными больнице Марина Александровна долго бегала из кабинета в кабинет, прорываясь в палаты, чтобы разыскать сына, пока наконец не нашла его на каталке у двери в морг.

Ей сказали, что в больнице сын сумел прожить около часа и очень беспокоился о неотоваренных карточках.

— Вот, возьмите, он просил вам передать, — юная медсестричка протянула смятый листок карточек, перепачканный пятнами крови.

Вернувшись домой, Марина Александровна долго сидела у окна, прижав к себе младших мальчиков, а утром пришла на работу в школу с белыми прядями в волосах, кое-как собранных в растрёпанный пучок.

Выжить и не сойти с ума ей помогла работа, потому что когда целиком и полностью отдаёшь себя другим, то некогда думать о себе. Некогда плакать, некогда жаловаться и некогда болеть.

В конце ноября, после того как занятия в школе прекратились, Марину Александровну вызвали в РОНО и инспектор предложила:

— Марина Александровна, знаю, что вы никогда не работали с дошколятами, но, тем не менее, прошу вас взять на себя организацию детского дома. Сами понимаете, сирот много. Война.

Вечером того же дня Марина Александрова с сыновьями переселилась в помещение расформированной школы. Она спала урывками, сама лично следила за кухней, принимала детей, утешала, купала, стригла, колола дрова, делала всё то, что сделала бы для своего ребёнка любящая мама.

Но сейчас приближался Новый год и оставить детей без праздника сотрудники детского дома не могли.

* * *

В первую блокадную зиму десятки тысяч детей, потеряв родителей, стали сиротами. Ни одна страна, ни один народ в мире не знали бедствий такого масштаба. Необходимо было срочно создавать детские дома, которые бы действовали в условиях блокады. К 7 марта 1942 года в Ленинграде было сформировано 98 детских домов, в области действовали ещё 32 детских дома.

* * *

Сегодня Кате показалось, что она увидела Олю.

— Оля!

Сердце в груди громко застучало молоточками, горяча холодные щёки.

В сером пальто, в платке, натянутом на лоб, Оля стояла в очереди у булочной и смотрела на раструб радиотранслятора.

«От Советского информбюро. Передаём последние сообщения».

Очередь колыхнулась и по цепочке переместилась к ретранслятору.

«В течение 28 декабря наши войска вели бои с противником на всех фронтах. На ряде участков наши войска, ведя бои с противником, продолжали продвигаться вперёд и заняли ряд населённых пунктов.

За 27 декабря наша авиация уничтожила сорок пять немецких танков, восемь бронемашин, более шестисот двадцати автомашин с войсками и грузами, семнадцать полевых орудий с прислугой, девять зенитных точек, свыше четырёхсот тридцати повозок с боеприпасами, три автоцистерны с горючим, три радиостанции, сожгла четыре железнодорожных эшелона и рассеяла до пяти батальонов пехоты противника»[16].

Очередь дружно вздохнула и посеменила обратно к двери булочной.

Темноглазая девушка в платке оглянулась и встретилась глазами с Катей. Душа рванулась навстречу и опустила крылья. Не Оля!

Катя понурилась, с отчаянием пытаясь воссоздать в памяти Олино лицо с бровями вразлёт и тонким вырезом красивого рта. Оля вспоминалась, но как-то размыто, по отдельности: фигуру, волосы, руки Катя помнила, а сама Оля ускользала.

По заволновавшейся очереди Катя поняла, что на подходе хлебный фургон, и отошла в сторону, освобождая проезд.

Высокий сугроб достигал ей почти до макушки. Сползая с тротуара на проезжую часть, слежавшийся снег перегораживал часть перекрёстка, так что машине пришлось объезжать его по кругу.

И тут ударил выстрел артобстрела. Угодив в сугроб, снаряд вздыбил вверх фонтан снега, накрыв фургон снежным куполом.

— Ложись! — закричала Катя людям в очереди. — Все в укрытие!

Очередь откачнулась назад, словно впаявшись в стену здания, а когда осел снег, все увидели, что машина лежит на боку, а из развороченной взрывом кабины свешивается убитый шофер.

Но главное — хлеб! Размётанные по улице буханки тёплыми кирпичиками лежали в радиусе нескольких метров от фургона.

Люди замерли, не смея отвести глаза от хлеба. Ведь это было так просто: протянуть руки, нагнуться и взять. А потом, прямо тут, не сходя с места, отломить хрустящую корку и сунуть в рот, понимая, что сегодня ты уже не умрёшь.