Мера бытия

Между нынешней, худой и измождённой, Катей и Катей, раскинувшей руки на старой колокольне, лежала большая и страшная война. Но один подарочек из того счастливого часа всё же остался и висел сейчас у неё на шее в виде оловянного крестика. Его Катя не сняла, даже когда комсорг Наташа укоризненно подняла брови и заявила о несознательности. Прикрыв крестик ладонью, Катя промолчала.

Оттягивая момент, когда надо встать и идти к печурке, Катя попробовала задремать, но мысли уже начали определять круг забот наступающего дня. Сначала надо помочь дневальной Марине принести воды для стирки — она обещала вместе со своими вещами простирнуть Катины мелочи. Потом дежурство — сегодня у них с Машей обход квартир. Вечером хорошо бы успеть заскочить к своим и проведать Серёжину маму Варвару Николаевну.

Катя с Машей вышли на дежурство, когда в город по-пластунски заползал мутный рассвет, оседающий на стенах домов серой дымкой.

У дверей магазина стояла длинная молчаливая очередь, навстречу шли почерневшие от голода люди с бледными лицами и впавшими глазами.

— Когда закончится война, я буду носить только яркие платья, — сказала вдруг Маша, выдыхая из рта лёгкое облачко пара. — Знаешь, когда я поступила в институт, мама сшила мне очень красивое жёлтое платье с алыми маками по подолу. В начале войны бабушка поменяла его на банку рыбных консервов, но выкройки сохранились. Хочешь, я попрошу маму, чтобы она и тебе платье сшила?

— Хочу, — сказала Катя, напрягая воображение, чтобы представить себя в летнем платье.

Стараясь отрешиться от действительности, она даже зажмурилась. Неужели когда-нибудь в вымороженный город придёт лето, а женщины наденут лёгкие платья и забросят на антресоли тяжёлые валенки с галошами?

— Вот здесь у выреза можно пришить маленький белый воротничок, а около талии заложить две складки, — не унималась Маша.

Странное дело, но от Машиного щебета про платье на душе стало легче и теплее, словно на сугроб внезапно села пёстрая бабочка.

Жидкая пшёнка на воде, выданная в столовой на завтрак, оставила в желудке ощущение пустоты, а от уличной холодины мелко стучали зубы и пробегала дрожь по всему телу. Наверное, ленинградцы, пережившие блокадную зиму, не отогреются уже никогда.

Катя подумала, что Сергей сейчас сидит в холодной кабине и сжимает руками ледяной руль. Она знала, что на трассе шофёрам запрещено закрывать дверцы машины.

Поквартирный обход начали с дворника. В нахлобученной до бровей папахе и пальто с бобриковым воротником, женщина смачно жевала, отламывая по кусочку хлеба от половинки буханки. Каждый кусочек обмакивался в подсолнечное масло, распространявшее по каморке густой аромат жареных семечек.

Размазывая по подбородку масло, дворник торопливо спрятала блюдечко с маслом в стол и приподнялась на стуле, прикрывая собой хлеб.

— Мы пришли с обходом квартир, — сказала Маша. — Где у вас управхоз?

— Помер управхоз. Я за него.

Руки дворничихи метались по столу, собирая крошки, которые она тут же отправляла в рот.

От запаха подсолнечного масла у Кати закружилась голова. Чтобы не упасть в обморок, она потёрла варежкой нос и поторопила:

— Пойдёмте с нами — покажете, где в квартирах могут остаться покойники или дети без родителей, и подскажете, где надо проверить в первую очередь.

В глазах женщины промелькнула тень беспокойства. Она всплеснула руками:

— Да у нас, кажись, таких и нет. Все жильцы на своих ногах. В третьей квартире померли двое стариков, так их дочка схоронила. Нету, милые, точно нету. Вы в соседний дом сходите. Там много квартир пустых. А один учёный, говорят, прямо у порога лежит, из двери ноги торчат. Уже без ботинок.

— Нет, и хорошо, — обрадовалась Маша, — нам меньше работы.

Но Кате показалась подозрительной поспешность, с какой дворник начала отговаривать их от обхода.

Она упрямо наклонила голову и сказала:

— Мы всё-таки проверим. Раз у нас есть приказ на поквартирный обход, то мы его выполним.

— Ой, девчатки! — пропела дворник. Проворно вскочив, она засуетилась по каморке, выставляя на стол чашки и ложки. — Вы всё в трудах, в заботах. Давайте лучше чайку попьём. У меня хлебец есть, и маслице, и конфетки. Посидим, поговорим по душам, по-нашему, по-ленинградски.

— Чаи распивать нам на службе не положено. Мы сейчас пойдём, — отрезала Катя, делая вид, что не замечает тоскливого Машиного взгляда, каким та смотрела на ломтики хлеба.

Бедная Машка! Со своим высоким ростом и аппетитами спортсменки-баскетболистки она очень мучительно переносила голод. Чтобы её немножко подкормить, Катя иногда подсовывала ей кусочек сахара из тётиной посылки или делилась гостинцами Сергея.

— Не пойду! — вдруг заявила дворник и с размаху уселась на стул. — У меня от голода ноги не ходят, сами идите.

— Сами, так сами, — не стала спорить Катя. — Маша, пойдём. Начинаем с первого подъезда.