Мера бытия

Кроме того, обходя квартиры, приходилось постоянно наталкиваться на покойников, которых не спешили захоронить, чтобы до конца месяца попользоваться их хлебными карточками. Осуждать голодных людей, часто в последней стадии дистрофии, было трудно, поэтому бойцы МПВО обычно не сообщали о случаях замалчивания факта смерти, а просто выносили трупы в общую могилу. Но ни мародёры, ни родные умерших никогда не бросались с лопатами наперевес.

Ключ повернулся со второй попытки. Распахнув дверь, девушки вошли в квартиру и замерли от ужаса, потому что кругом были дети. Несколько ребят лежали поперёк кровати, вытянув вперёд тоненькие ноги без обуви. У дивана на полу застыла девочка с треугольным лицом и закрытыми глазами. Не доползя до двери, прямо у порога скорчилась крошка в пушистой заячьей шубке и голубой шапке с помпоном.

Не зная, к кому бежать первому, Катя и Маша заметались по комнатам, отзывающимся глухими звуками шагов.

Живых детей было много, но все они не шевелились, глядя перед собой с полной отрешённостью.

— Тормоши их, не давай заснуть! — кричала Маша, бегая от одного ребёнка к другому.

Она дула им в лицо, растирала руками щёки, трясла за плечи.

Катя схватила в охапку мальчика лет десяти, потащила с собой, но поняла, что не справится:

— Маша, останься, я за помощью!

— Тётенька, — раздался тихий шелест. Катя наклонилась над мальчиком с бескровным лицом и посиневшими губами. — Тётенька, ты придёшь за нами?

— Конечно, приду. Сбегаю, вызову подмогу и вернусь. Мы заберём вас в детский дом. Там вас накормят и обогреют. Вам будет хорошо, обещаю.

Мальчик моргнул и прошептал:

— Я тебе верю — ты МПВО. Та женщина, дворник, она собирала детей из пустых квартир и забирала наши хлебные карточки. Ты возьми у неё наши карточки, тётенька.

— Обязательно возьму, — пообещала Катя.

Ненависть душила её с такой силой, что она не удержалась и со всей силы пнула ногой тело дворничихи, лежавшее на лестнице мягким комком. Та глухо застонала, и Катя обрадовалась. Жива, мразь! Значит, судить будут, а потом расстрел!

За несколько блокадных месяцев Катины глаза видели много жуткого и острота чувств притупилась. Но того, что творилось здесь, за закрытой дверью обычного ленинградского подъезда, нельзя было оправдать никакими доводами.

Лестница кружилась перед глазами, и Катя не знала, бежит она, идёт или сидит, но всё же переставляла ноги, пока не вышла на улицу, захлебнувшись от порыва ветра.

Самым важным сейчас было спасти детей, и она молилась про себя, чтобы мимо проходил патруль или милиционер.

Чёрные патрульные с автоматами на груди попались почти сразу, и Катя встала им поперёк дороги, с отчаянием выкрикнув:

— Срочно, там умирают дети! Много детей. Мне нужно вызвать сюда подкрепление с носилками и милицию.

Скороговоркой она продиктовала адрес, который патрули должны передать по цепочке, и побежала обратно.

За это время Маша успела подтащить некоторых детей к выходу и усадила их в ряд по стеночке. Девочка в серой шубке беззвучно открывала рот с высохшими губами. Катя побежала на кухню, нашла там кастрюлю и снова побежала на улицу, чтобы разыскать воды и напоить детей. Каждый раз, проходя мимо дворничихи, она пинала её ногой, слушая доносящееся из-под платка глухое звериное урчание.

Когда дворничиху уводили два милиционера, та подняла голову и плюнула Кате под ноги, пачкая снег сгустком крови:

— Всё равно вы все сдохнете!

В ответ пальцы одного из милиционеров скользнули по кобуре:

— Сперва с тобой разберёмся.

Он повернул к Кате с Машей опухшее лицо, на котором глаза казались щёлочками:

— Всех детей вывезли, девушки?

— Последних выносим, — ответила Катя. — Нескольких сразу в больницу отправили, а этих трёх сейчас отвезём в детский дом. Там уже ждут. У них питание получше, и вшей выведут. Сами знаете, в детдомах почти всех детей удаётся спасти.

Она кивнула на саночки, где неподвижными столбиками сидели три малыша.

— Хорошо, — сказал милиционер, — женихов вам хороших, девчонки. Не слушайте эту ведьму, мы выживем.

— Конечно выживем, — сказала Катя, — и дети выживут. И бегать будут, и в футбол играть будут, и гулять, и смеяться, и пироги с вареньем есть — всё у нас будет!

Принимая детей в детдом, заведующая Марина Александровна попросила:

— Товарищи, миленькие, достаньте нам ёлку, скоро Новый год.

* * *

До войны Марина Александровна была красива изысканной красотой поэтических дам Серебряного века: высокий лоб, обрамлённый дымкой пепельных волос, серые глаза с длинными ресницами, прямой носик и лукавый изгиб нежных губ, словно навсегда застывший в мягкой усмешке.

Когда кто-нибудь восхищался её красотой, она задорно смеялась:

— Куда мне, дочке жестянщика, до прекрасных дам.