Повернувшись спиной к ветру, Лера посмотрела на виноватые лица трёх санитаров и почувствовала, что на глазах закипают слёзы от собственного бессилия. Отправляясь на Ладогу, она готовилась к бомбёжкам, перевязкам, героическому спасению раненых, работе без сна и отдыха, а на деле оказалась неспособна на малое — поставить шатёр и развернуть работу медпункта. Палатку вместимостью сто человек она с санитарами пыталась установить три раза, но при сильном порыве ветра палатка исправно заваливалась набок, прикрывая груду оборудования брезентовым пологом. Гладкий лёд под ногами отзывался на шаги весёлым звоном, и Лера подумала, что с таким же успехом можно вбивать колышки в кусок стекла или зеркало.
— А может, палатку, того, ящиками придавить? — предложил санитар Круглов — седой как лунь мужчина, на гражданке работавший вахтёром в зоопарке.
Два других бойца-санитара — Илья Осадчий и Гоша Малинин — удручённо молчали. На нестроевую службу призывали не прошедших медкомиссию: Круглов хромал, Осадчий после ранения ослеп на один глаз, а Гоше Малинину едва исполнилось шестнадцать лет и он считался сыном полка.
«Три грации», — самокритично охарактеризовал их троицу искусствовед Осадчий.
— Ящиками мы уже пробовали, — напомнила Лера, наблюдая, как Круглов понурился под её взглядом. — Вскрывайте пока ящики, а я пошла на поклон к дорожникам.
Холодный вязкий воздух комом застревал в горле, вызнобляя тело изнутри. Чтобы согреться, Лера сунула руки в рукава и прибавила шаг, благо дорожники были в зоне видимости. Тяжело ворочая крючьями, они вмораживали в лёд балки, готовя мостик через трещину. Увидев Леру, мужчины явно обрадовались передышке и дружно закурили махорку с терпким запахом сушёных трав.
— Что тебе, сестричка? — спросил самый старший боец, потирая заскорузлые от мороза руки. На его растрескавшиеся пальцы с ободранными ногтями было больно смотреть. Перехватив Лерин взгляд, он усмехнулся: — Ничего, выдюжим. Говори, зачем пришла.
— Палатку не поставить. — Лера чувствовала, что говорит жалобно, как школьница, а не как военфельдшер, в чьём подчинении пусть маленький, но личный состав бойцов.
— Тю-ю, палатку, вот ерунда! — Дорожник улыбнулся, и от этого Лере на душе стало легче. Может, и правда ерунда?
— Ты вот что, дочка, прикажи своим орлам прорубить лунку.
— Во льду?
— Сейчас лёд молодой, не крошится. В дыру поставь мачту и залей её горячей водой. А полы палатки вморозь, тогда ветром не сорвёт. До весны стоять будет.
— А печка? Лёд от неё тает.
— Под печку разыщи кирпичи. Попроси шофёров, они привезут.
— Спасибо!
Прощаясь с дорожниками, Лера вдруг почувствовала, как горизонт перед глазами сместился набок, а она сама отъехала в сторону. На миг показалось, что она стоит на большом пароходе, а под ногами ходуном ходит зыбкая палуба. Лёд у ног разошёлся чёрной трещиной, из которой на поверхность выплеснулась пена жёлтой воды.
— Ой, мамочки! Что это?
— Это Нева балует, — сказал один из дорожников, — плещет в Ладогу. Да вы не бойтесь, товарищ военфельдшер, всё будет добренько.
Милое словечко зазвенело в воздухе, словно колокольчик, и, возвращаясь к своим, Лера повторяла про себя это «добренько», думая о том, что, несмотря на жестокую войну, мир вокруг наполнен добротой и любовью.
Большую роль в обеспечении безопасности движения по ледовым трассам играли специальные дорожные аварийные команды. В их задачу входила постройка мостков через поперечные трещины, изыскание и прокладка новых трасс, извлечение провалившихся под лёд автомашин.
В девичьей казарме было темно и тихо. Светились только прорези в дверце печурки, похожие на красные глаза ночного хищника.
Чтобы за ночь помещение не промёрзло до льда, приходилось вставать и подбрасывать в топку по одному поленцу. Охапка сгорит жарко, но быстро.
Сегодня дежурной по буржуйке была Катя, поэтому надо было спать чутко, то и дело поглядывая в сторону печки — не погасла ли. Дров Катя припасла с вечера, лично напилив на чурки ржавой ножовкой.
Свернувшись калачиком и натянув на голову одеяло, Катя подумала, что с начала блокады видела совсем мало снов. Когда она валилась спать, то словно бы отключала свою память рукояткой рубильника.
— От хороших снов хочется плакать, а от плохих — сойти с ума, — пожаловалась как-то подруга Маша, и Катя с ней согласилась, потому что на лишние переживания не оставалось никаких сил.
«Да я ли вообще — эта девушка в военной фуфайке и с противогазом на боку?» — спрашивала себя Катя, изредка ловя своё отражение в зеркале, висевшем в коридоре казармы.