Меч Лета

– Чтобы повредить дерево. Рататоск старается, чтобы и орёл, и дракон постоянно были в бешенстве. Врёт им напропалую, пересказывает слухи и мерзкие сплетни друг о друге. И от его слов… ну, ты уже сам понял, каково становится. Поэтому дракон грызёт корни Мирового Древа, чтобы уничтожить его. А орёл своими крыльями поднимает бури, отчего ветви ходят ходуном и во всех Девяти Мирах случаются катастрофы. Рататоск следит, чтобы оба монстра продолжали точить зуб друг на друга. Ему интересно, кто из них в итоге уничтожит Иггдрасиль.

– Но это же… безумие. Дерево ведь его дом!

Блитц поморщился:

– Как и всех нас, малыш. Деструктивные импульсы – такая штука… Некоторые не прочь полюбоваться на мир, лежащий в руинах… даже если он рухнет вместе со всеми нами.

У меня в голове раздалось эхо беличьей трескотни: «Ничего у тебя не вышло. Ты не смог спасти маму». Меня слова Рататоска вгоняли в отчаяние, но теперь я понимал, что его стрёкот способен вызвать ещё и ненависть, злобу, отвращение к себе…

– Как тебе удалось не спятить? – спросил я Блитцена. – Что тебе слышалось в лае этой белки?

Блитцен провёл пальцами по полям шлема, подбирая свисающую вуаль:

– Только то, что я и сам себе всё время говорю, малыш. Ничего больше. Пошли, нам пора. – И он побрёл к холмам.

Несмотря на малый рост Блитцена, я с трудом поспевал за ним. Мы перебрались через ручей, где на листе водяной лилии сидела зелёная лягушка, красивая, как с картинки. Голуби и соколы кружили в воздухе, словно играли в пятнашки. Казалось, из зарослей цветов вот-вот выпрыгнет хор пушистых зверяток – и начнёт петь и танцевать, как в диснеевских мультфильмах.

– Как я понимаю, это не Нидавеллир, – сказал я, пока мы карабкались на холм.

Блитцен фыркнул:

– Конечно, нет! Нас занесло в мир похуже.

– Альвхейм?

– Ещё хуже. – Перед самой вершиной Блитцен остановился и тяжело вздохнул. – Пошли. Давай уже с этим покончим.

Я забрался на вершину и застыл как вкопанный:

– Ух ты!

За холмами до самого горизонта расстилались зелёные луга. На траве повсюду были расстелены коврики для пикника. И толпы народа вовсю расслаблялись на них – ели, смеялись, пели, запускали воздушных змеев, играли в пляжный волейбол. Это смахивало на величайший и оттяжнейший музыкальный фестиваль под открытым небом – за вычетом музыки. На некоторых отдыхающих были надеты части доспехов. У большинства имелось при себе оружие, но никто, похоже, не рвался пускать его в ход.

В тени огромного дуба две юные дамочки тренировались во владении мечом, но после нескольких выпадов им надоело и они, бросив клинки, принялись болтать. А какой-то тип, развалившись в шезлонге, заигрывал с девушкой слева от себя, одновременно небрежно парируя атаки парня, наседающего на него с мечом справа.

Блитцен показал на гребень холма примерно в полумиле от нас. Там сверкал странный дворец. Я подумал, что так мог бы выглядеть перевёрнутый вверх дном Ноев ковчег, будь он из золота и серебра.

– Сессрумнир, – сказал Блитцен. – Что значит «Чертог, вмещающий много сидений». Если нам повезёт, мы её не застанем.

– Кого?

Ничего не ответив, он стал пробираться через толпу.

Не прошли мы и двадцати футов, как нам помахал рукой мужик, расположившийся на коврике поблизости:

– Эй, Блитцен? Что стряслось, чувак?

Я прям услышал, как у Блитца клацнули зубы – так яростно он их стиснул.

– Привет, Майлз. О, у меня всё отлично, спасибо. – Он рассеянно отмахнулся мечом от детины в шортах и майке, ринувшегося на него с топором.

– УМРИ! – проорал детина. – Ха-ха, я пошутил! – И пошёл себе дальше, жуя шоколадку.

– Ну, Блитц, – спросил Майлз, – что же привело тебя в сей чудный край?

– Приятно было повидаться, Майлз. – Блитцен схватил меня за руку и поволок дальше.

– О, круто! – крикнул Майлз нам вслед. – Заглядывай при случае!

– Кто это был? – спросил я.

– Никто.

– Откуда ты его знаешь?

– Я его не знаю.

Пока мы пробирались к опрокинутому ковчегу, Блитцена успели окликнуть и поздороваться ещё несколько человек. Некоторые здоровались и со мной, говорили, какой у меня прекрасный меч, волосы или ботинки. А одна девушка сказала: «О, миленькие ушки!» – что уже вообще ни в какие ворота.

– Тут все такие…

– …тупые? – подсказал Блитцен.

– Вообще-то я хотел сказать «доброжелательные».

Он крякнул:

– Это Фолькванг, что значит «поле воинства». Ну, а ещё это можно перевести как «народное поле битвы».

– «Фольксваген», говоришь? – Я оглядел толпу в надежде высмотреть маму, но мне никак не удавалось представить её в таком месте.

Слишком много тут расслабухи, слишком мало действия. Моя мама заставила бы всех этих разгильдяев встать и отправиться в пеший поход миль на десять, а потом велела бы им самим ставить палатки, если не хотят остаться без ужина.

– Что-то они не особо похожи на армию.

– Ну да, – согласился Блитцен. – Здешние павшие такие же могучие, как эйнхерии, но относятся к делу иначе. Их поля – небольшая часть Ванахейма, нечто вроде ванской Вальгаллы наизнанку.