Мать и сын

Неделями, месяцами продолжались его визиты к Зет, а результатом было только то, что Божий человек после каждого посещения уходил с еще большей головной болью, нежели накануне. Его невообразимо субтильное сложение удерживало Онно Зет от того, чтобы наливать ему больше одной рюмки: своего рода недоказуемое жестокое обращение с животными.

Почему же не заладилось дело? Все католическое учение, на мой взгляд, можно убедительно растолковать и защитить в течение одного дождливого воскресного полдня. Онно Зет, которого интеллигенция обычно полагала гениальнейшим из умов, — совсем ли он не понимал доминиканца, или понимал превратно? И да и нет: по-своему, конечно, понимал, но умом, настроенным исключительно на логический, эмпирический и линейный образ мышления, просто не смог охватить совокупности иррационального, по сути своей, учения, которое не опирается на причину и оперирует ею лишь в качестве вербального средства. Религия не есть мнение или убеждение, но опыт, связанный с чувствами и со способностью мыслить мифами. Онно Зет обладал различными способностями, но не обладал способностью чувствовать: любое поистине человеческое чувство было ему чуждо. Он также всерьез полагал, что догматы Церкви следует понимать буквально и только буквально и, к примеру, ломал голову над Телесным Вознесением Марии, о чем тщетно пытался составить себе представление, не понимая, что это — отличительная черта любой религиозной истины: с рациональной точки зрения ее представить нельзя.

Головные боли доминиканца переросли в регулярные мигрени. Все чаще после своих визитов к Зет ему приходилось укладываться в постель, и в конце концов он обратился к своему настоятелю с просьбой снять с него этот крест.

Римско-Католическая церковь не была готова так просто отказаться от души величайшего писателя и мыслителя Нидерландов и Колоний и иже с ними. Доминиканца от задания освободили, и его сменил иезуит. Это был въедливый, неутомимый фокстерьер, притом из тех, кто почти все возражения жертвы используют в качестве оснований для собственной апологии: кандидат «уже давно, в сущности, католик, сам того не зная», и так далее.

По всей вероятности, благодаря маневренности искусства полемики и присущего иезуиту чувства юмора — поскольку он был известен как насмешник и даже атеист, хотя некоторые посвященные знали, что он в действительности был проникнут глубоким, мистическим осознанием Бога — Онно Зет в некоторые моменты «получал удовольствие»: в словесной перепалке возник спортивный элемент и, насколько Онно Зет все же был способен на человеческие чувства, к иезуиту он испытывал нечто вроде симпатии — во всяком случае, образовалась некая атмосфера привязанности.

Люди, не умеющие отдавать — будь то деньги, вещи или любовь — порой в виде компенсации дают как опрометчивые, так и ложные обещания. «Если я больше не смогу вас опровергнуть, — что ж, думаю, стану тогда католиком», — в определенный момент проронил Онно Зет, не сознавая, что содержание какого-либо вероучения опровергнуть нельзя: либо учение тебе «ничего не говорит», либо ты становишься растроган и восторжен, поскольку религиозная картина мира смыкается с твоим темпераментом и вписывается в структуру твоего внутреннего мира. (Максима «Бог стал человеком[71]» верна, или же не верна, но ни доказать, ни опровергнуть ее нельзя).

Таким образом иезуит потихоньку сумел охмурить Онно Зет, и тот порядком струхнул. Во что он впутался? Представить только, что он в действительности станет католиком! У него выходили три-четыре книги в год, которые, правда, были интересны только весьма ограниченному кругу читателей, и годовой доход у него был, следовательно, весьма скромный. А стань он католиком, не исключено, что он потеряет часть своих читателей, протестантов и атеистов. Однако он был слишком труслив, чтобы привести эти доводы своему иезуиту. Он сильно пожалел, что вообще ввязался в диспут, решил как-то отвертеться и начал искать возможность потянуть время. В конце концов он заявил, что «теперь все понял» и до особого уведомления с его стороны никаких собеседований более не желает: теперь он хотел в спокойной обстановке все обдумать сам.

В действительности же не могло быть и речи о том, чтобы он задумался о содержании учения. В сущности, Онно Зет лишь одну вещь считал за нуминальное[72], — единственной реальностью, которая заставляла его сердце биться чаще и от которой его прошибал пот, были деньги.