Мать и сын

Я знаю, что такое бережливость — не могу выбросить черствый хлеб, обожаю рыться в мусорных ящиках, отыскивая годные в употребление предметы — я не чужд некоторой скупости, но по сравнению с Онно Зет я — сама щедрость. Я часто — слишком часто — думаю о деньгах, но Онно Зет вообще ни о чем другом не думал. Походов в кафе или ресторан со знакомым — друзей у него не было, ибо дружба предполагает гостеприимство и необходимость дарить подарки, и никогда не знаешь, получишь ли столько же, сколько отдал, не говоря уж о большем — он боялся, как черт ладана, ведь если случится, что знакомый по случайности забудет прихватить кошелек, по счету придется платить самому! (Он не заводил никаких контактов, кроме тех, что могли принести ему практическую выгоду. Ради денег он отбрасывал все приличия: когда прокоммунистические газеты не могли больше найти сотрудников, поскольку те все до единого, из соображений чести, покинули редакции, Онно Зет ничтоже сумняшеся заполнил их вакансии и связался с неким московским издательством на предмет издания одного своего романа — в то время, когда преследование писателей на Родине Всех Трудящихся достигло нового, почти небывалого пика.)

Половое влечение было ему знакомо, любовь — нет. В конце сороковых он вступил в связь с одной уморительно смешной писательницей, чью репутацию я хотел бы оставить в неприкосновенности и на которую я также буду ссылаться, используя вымышленный инициал фамилии — Игрек — и вымышленное имя — Петронелла. Дело уже шло к свадьбе, когда будущий жених обнаружил, что Петронелла Игрек не умеет печатать на машинке.

Онно Зет находил католицизм довольно привлекательным, но это могло частично стоить ему популярности среди клики интеллектуалов, составляющих часть его читателей, а эта популярность означала деньги. Но было и кое-что другое: должен ли прихожанин платить годовые членские взносы? Насколько они высоки? Беспомощно подсчитывая то, что могло оказаться минимальной суммой, он обливался потом. Он не решался позвонить иезуиту, чтобы спросить его, но дождался случайной встречи с католическим поэтом Икс и сформулировал свой вопрос столь пространно, что у того сложилось впечатление, что речь идет не о нем самом, а о миллионных счетах Римско-Католической церкви: ему было «просто любопытно, как эта церковь пополняет свои фонды», не более того.

Сколько должен платить католик? Католический поэт Икс, хоть убей его, этого не знал: сам он каждый сэкономленный гульден спускал на херес. Правда, наш хересолюб Икс полагал, что четких денежных норм не существует, но по сложившейся традиции на взносы удерживается один процент от облагаемого налогом годового дохода.

«Что такое? Тебе дурно?» — спросил католический поэт Икс. Заслышав названный процент, Онно Зет побледнел, как труп, и ему пришлось присесть. Его решение было теперь принято: никогда он к церкви не примкнет. Союз Писателей Нидерландов был единственной организацией, членом которой он состоял, поскольку фонд помощи нуждающимся писателям этого института был богат, а ведь никогда не знаешь. (Хотя благодарственная Нобелевская речь была заготовлена Онно Зет уже давным-давно, премию ему уже раз шесть или семь не дали.)

Несколько месяцев спустя иезуит вновь тихой сапой, однако настойчиво, начал подавать признаки жизни. Самолично Онно Зет брать трубку не решался и велел всякий раз отвечать, что его «нет дома», что «он болен», или по той или иной причине «его нельзя беспокоить». Однако, однажды по неосторожности он сам подошел к телефону и попался в лапы Божьему человеку на том конце линии. «Я вам сперва напишу», — пообещал Онно Зет.

Ну-ну, такие дела, и что же ему написать? Через пару дней Онно Зет встретил теперь уже безвременно почившего коммунистического лауреата «Нобелевской премии для Нидерландов и Заморских Гостерриторий» Плеуна де Кью[73] — да-да, того самого, что принимал участие в красной травле русского писателя Бориса Пастернака, а заодно и распространил среди голландских школьников слух о том, что отец Герарда Реве, участник сопротивления группы «Пароль», во время немецкой оккупации был на стороне немцев. (Да уж, ребятушки, что касается знакомств, Онно Зет был не особо разборчив.)

Хитрожопый Де Кью в точности знал все аргументы против Римско-Католической Церкви, которые были вынесены на обсуждение, возможно, потому, что буквально все они всегда могли сгодиться против его собственной кроваво-красной церкви убийств, пыток и муштры, и в то время были уместны, как никогда.

Таким образом Онно Зет, взмокший от страха, после многочисленных неудачных версий сумел сочинить и отправить иезуиту письмо, в коем, среди всего прочего, говорилось, что он не может стать членом церкви, насаждавшей и поддерживавшей в Испании диктатуру Франко; церкви, которая ограничивала свободу печати; и которая прежде всего, мягко говоря, скандальным образом никак себя не проявила в борьбе с Гитлером и национал-социализмом.