Мать и сын

Но мне надо было поторапливаться. Отто сейчас сидел разбитый, — «в параличе», с чем я себя торжественно поздравил, — у телефона, но в любой момент мог пробудиться от своего очарованного сна и порскнуть за дверь, молниеносно созвать дружков, которые своим нескромным присутствием воспрепятствуют осуществлению моего противоестественного желания, или даже, если к нему вернется здравый смысл, попросту не открыть дверь на мой звонок. «Ну нет, ты откроешь, — ожесточенно пробормотал я. Глубокое, тревожное осознание буквальности жизни нахлынуло на меня. — Да, твоя входная дверь отворится, — бормотал я сквозь зубы, — и еще твоя… твоя…»

Я надел куртку, схватил «выходную сумку» — модельную, тогда еще считавшуюся более или менее пидорской, хотя такие уже становились в ходу у солдат-отпускников — и торопливо швырнул в нее большой тюбик ночного крема. С легким содроганием, сопровождавшим сие последнее действие, почувствовал я проклятие буквальности, материальности, и оттого тщетность всей жизни, которая, в сущности, никуда не годилась… Хоп-ла, на посошок… Я быстро, давясь и кашляя, опрокинул еще стакан вина и сбежал вниз по лестнице, на улицу.

На тротуаре и местами на проезжей части ошивалось много послеполуденных праздных гуляк, пожиравших глазами публичных женщин, которые в свете красных ламп выставляли себя напоказ в дверях или в окнах комнат практически каждого дома. «Горячее» местечко, так это называлось, — но меня оно не грело, несмотря на то, что я был подогрет вином. На мосту, который мне нужно было перейти, перед тем как свернуть на узкую дорожку, ведущую к дому Отто, стояла группа юнцов — они шумно возились и беспрерывно толкались. Они были наглые и назойливые, но среди них я определенно углядел одного-другого, чей облик заставил меня задышать чаще — они вызвали во мне бесконечно большее желание, нежели Отто. Я миновал их, не поднимая глаз от асфальта. Мальчик помладше, не принадлежавший к шайке, — он подошел с другой стороны, с противоположной тропинки, — проскользнув мимо группы, бросил на меня беглый взгляд, когда я приподнял голову. Я видел его лицо не больше секунды и, лишь свернув на тропинку, сообразил, что черты его мне кого-то напомнили. Но… кого…? Кого он мне напомнил? Я остановился и оглянулся, но он уже пропал из виду. И лишь тогда я подумал, или вообразил себе, что лицо его выказывало некое сходство с… да нет, ерунда.. с лицом Матросика, тогда… на станции… Это чушь, заключил я, и в худшем случае — доказательство того, насколько вне действительности, в придуманном мире я жил — и, возможно, как далеко уже в этом зашел…

Я резво прибавил шагу. Даже подумал, не пробежаться ли, но решил, что таким образом доведу свое унижение до абсурда… Мчаться сломя голову за «фунтом льна», вообразите…

Тем не менее я припустил бодрым прогулочным шагом и вскоре добрался до канала, у старой черты города, где Отто ван Д. занимал второй этаж в новом уродливом многоквартирном четырех-пятиэтажном доме, прикрытом по бокам парой живописных купеческих домов восемнадцатого столетия, — насколько я знаю, жилье было его собственностью, которую ему обеспечил зажиточный отец. Прелестные эти старинные дома были недрогнувшей рукой разрушены при постройке современного страшилища, — который, что достаточно примечательно (я недавно проходил мимо) — был, в свою очередь, тоже снесен, и пространство на его месте осталось незаполненным. (Необъяснимо большое количество домов, в которых я успел пожить или вдоволь настрадался и навоевался, были разрушены).

Я позвонил, и в горле у меня что-то булькнуло, словно отзываясь на раздавшийся далеко наверху, еле уловимый звук звонка. Мне казалось жизненно важным, чтобы дверь открылась. У меня совершенно не укладывалось в голове, как может взрослый мужчина связывать свою душу и судьбу с дверью, которую откроет или не откроет какой-то мерзкий пискун, безмозглый педрила…

Ничего не произошло. Я подождал полминуты, затем еще четверть минуты и вновь позвонил. Вскоре после этого пощелкивание вмонтированного в звонок электрического пиздофона выдало мне, что Отто дома. Прозвучало негромкое «Алло?» Это был отклик дегенерата, но голос, в любом случае, принадлежал Отто.

— Не паясничай, — внушительно произнес я. — Что, не знаешь, кто пришел?

— Я же тебе сказал, Герард… — сдавленно начал Отто, но я немедленно оборвал его.

— Отто, тебе прекрасно известно, что произойдет, если ты сию же секунду не откроешь дверь.

В аппарате раздался щелчок. Я не имел ни малейшего представления о том, что должно произойти, если Отто не откроет. В высшей степени вероятно, что ничего не произойдет, и я, несолоно хлебавши, поплетусь назад, домой.

— У меня времени мало, — пискнул Отто.

— У меня тоже, — ответил я, уже начиная чувствовать себя весьма неуверенно. Устроил тут спектакль… Да, точно, потому что мне вдруг пришло в голову, что это с его стороны была просто игра, которая, возможно, его возбуждала…