Мать и сын

— Послушай, Отто, прекрасный раб мой, — решительно заявил я. — Ты же ведь отлично знаешь, зачем я пришел? Ты ведь отлично знаешь, что принадлежишь мне и что теперь ты всепокорнейше откроешь мне дверь? — Постепенно ситуация становилась чрезмерно натянутой, но, вооруженный этим любительским гипнозом, которому столь часто подвергал Отто, я никогда не проигрывал.

Ответа не было. Позвонить еще разок? Что-то подсказало мне, что делать этого не надо. Он впустит меня, или он меня не впустит. Но если уж он меня сейчас впустит, я его на самом деле раз и навсегда отучу от этих фокусов…

Электрический замок входной двери с громким лязгом отворился, и я торопливо юркнул вовнутрь. Лифт был внизу, и через несколько секунд я стоял перед полуотворенной дверью в квартиру Отто. Я сделал пару шагов в квартиру, но не увидел его. А что, если он схоронился за дверью, с ножом или револьвером? Защеми кошке хвост, она тебе глаза выцарапает… Возможно, эта мысль пришла мне в голову оттого, что Вими, то ли из ревности, то ли просто по элементарной злобе, как-то сказал, что от Отто «воняет кошачьей мочой».

Я не двигался с места, и в следующее мгновение из соседней комнатки в большую, выходившую окнами на канал комнату, в которую я только что ступил, вошел Отто. Проверял ли он наспех перед зеркалом, как накрашены ресницы, убирал ли со лба прядку? Он приблизился, остановился в нескольких шагах до меня и трагически уставился в пол. Ну, что там опять такое? Трусливое, действительно откровенное выжидание и покорность, или — по профессиональной причине — слишком частые походы на социально направленный балет, чересчур много итальянских фильмов?

— А ну-ка, посмотри на меня, — проговорил я как можно более роковым тоном. Отто поднял голову. Только сейчас я заметил в его облике нечто такое, что уже видел до этого, но что это означало, дошло до меня не сразу. Внезапно я понял, в чем было дело… Эта почти без рукавов, тоненькая блузка с низким вырезом, ярко-лиловая… Эти легкие брюки красного, огненно-красного бархата… и ко всему эти сапожки, коричневые, на каблучках… Уж не рехнулся ли я? Вполне возможно, но не ослеп… Отто был одет в… такую одежду… нет, в точности в ту же одежду, что и Матросик, на станции большого города Р… на перроне, в тот полдень… Было ли это со стороны Отто неким дерзким, провидческим осквернением величия?.. Или это был знак божий?.. или совпадение?.. Как будто где-нибудь, когда-нибудь на свете что-то могло быть совпадением… Но, как бы он ни объяснил мне происхождение своего одеяния, он будет наказан, господи, наказан жесточе и сильнее, нежели когда-либо…

Я почувствовал окутавшее меня приятное тепло.

— Здравствуй, Отто, — проговорил я, улыбаясь. — Как ты красиво нарядился. Право, ты в самом деле хорошенький мальчик. Я бы даже сказал, очень красивый мальчик, знаешь?

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ

Я и сам был немного удивлен вкрадчивостью, почти нежностью слов, с которыми обратился к Отто. Их следовало объяснить эффектом, который произвела на меня его одежда, вызвавшая во мне мгновенное, однако ошеломляюще сильное воспоминание о «Матросике». Я также, — должен теперь в этом признаться, — почувствовал мимолетное желание, возникшее, несомненно, из-за моего преклонения перед сиим обожествляемым образом: желание разглядеть в Отто некую прелесть и даже немного полюбить его. Это обманчивое ощущение исчезло так же быстро, как и возникло. Нет, между нами никогда ничего не будет, кроме моей жестокой похоти и его пугливой, пидорской покорности, посредством коей, — в тот же момент осознал я, — он намеревался ублажить не мое, но исключительно собственное сладострастие.

Я отступил на несколько шагов, не оборачиваясь, закрыл за собой дверь в коридор, поставил сумку на пол, нашарил и повернул круглую защелку дверного замка, запер его и застыл, прислонившись спиной к двери, точно преступник или сыщик в детективном фильме.

В квартире стояла мертвая тишина.

— Соседи дома? — спросил я, не сводя глаз с Отто.

— Не знаю, — тихо ответил Отто. — Я с ними почти не вижусь.

Я продолжал смотреть на него, но время от времени мой взгляд отвлекался и принимался блуждать по квартире. Само собой напрашивалось сравнение с конурой, в которой жили мы с Вими. Здесь все было чистенько и содержалось в порядке, и свет, проникавший в комнату сквозь предписываемую тогдашней модой тюлевую занавеску цвета беж, смахивавшую на рыболовную сеть, не выдавал на предметах ни пылинки.