Мастер-класс

Проблема в том, что с тех пор, как мы сюда прибыли, я видела лишь один телефон, и тот был во владении Марты Андервуд и стоял у нее на письменном столе между точилкой для карандашей и степлером.

И, надо сказать, для встречи с Малколмом выглядела я далеко не лучшим образом.

Эти форменные серые юбка и жакет страшно мялись, и сейчас на них, пожалуй, было больше морщин, чем на морде у шарпея, а воротник блузки украшало желтое пятно неизвестного происхождения. Скорее всего, виновата была та яичница из порошка, которую я пыталась съесть на завтрак. Я быстро переоделась в свое синее платье, швырнула в чемодан остальную одежду, стянула волосы на затылке в «конский хвост», плеснула в лицо пригоршню ледяной воды прямо над кухонной раковиной, взяла вещи и вышла из квартиры, выбрав внешнюю дорожку, идущую в обход административного здания. Мне хотелось хоть немного успокоиться, чтобы сердце наконец перестало стучать как бешеное.

Едва заметив такси, остановившееся у главного входа, я изобразила на лице улыбку, выпрямилась и стала про себя репетировать сцену нашей встречи с Малколмом: «Ну-ну, Елена, не плачь. Что за глупость, скажи на милость, ты вбила себе в голову? Разве могу я жить без тебя?» Я уже решила максимально этим воспользоваться, подыграть, как советовала миссис Андервуд, и все-таки постараться убедить Малколма забрать Фредди домой.

Однако он даже из автомобиля не вышел; так и сидел на заднем сиденье, не выказывая ни малейшего желания выйти наружу или хотя бы открыть дверцу, чтобы и я могла сесть. Тогда я сама, сделав несколько шагов по заросшей сорняками и покрытой лужами дорожке, подошла к такси и открыла заднюю дверцу. Однако успела приоткрыть ее всего на несколько дюймов: Малколм придержал ее, а потом и вовсе захлопнул.

Моя фальшивая улыбка тут же исчезла, губы слегка дрогнули, а на лице, видимо, отразилось смятение, потому что Малколм медленно покачал головой, глядя на меня. Вправо-влево, вправо-влево.

Я нахмурилась, а он вытащил из портфеля официального вида конверт и, открыв окно, подал его мне.

— А вылезти оттуда ты не собираешься? — насмешливо поинтересовалась я, хотя все уже и так было ясно.

— Мой самолет вылетает из Канзас-Сити через три часа. — Мой самолет. Не наш. — Я приехал только для того, чтобы передать тебе это. — И он подбородком указал на конверт.

— Долгий же путь тебе пришлось проделать, чтобы всего лишь отдать письмо, — только и сказала я. Снова пошел дождь. Крупные капли падали на конверт, и мое имя расплывалось под ними, а перед глазами у меня плыла пелена. Я поспешно сунула конверт в карман пальто, прежде чем мое имя окончательно исчезнет.

— Так быстрее, Елена.

— Как там Энн?

— Мне нужно ехать.

Но я все же повторила свой вопрос:

— Как там моя дочь?

Самодовольный — вот самое подходящее слово для того, каким показался мне Малколм в следующую минуту. Самодовольный, исполненный собственного превосходства, жестокий. Он снова покачал головой, и на этот раз на лице его не было ни снисходительной улыбки, ни этакого отеческого притворного нетерпения.

— Елена, — холодно сказал он, — такая мать, как ты, Энн совершенно не годится. Ты никому в качестве матери не годишься.

И такси тут же рвануло с места, забросав мои туфли гравием и комьями мокрой земли. Я так и не смогла разглядеть, сразу ли оно уехало или все же свернуло к главным воротам — меня слепил дождь, а может, рекой лившиеся слезы.

Глава сорок восьмая

ТОГДА:

Когда я была беременна Энн, я постоянно ходила в «Сейфуэй» и слонялась между стеллажами, наполняя свою тележку самой разнообразной и в основном запрещенной мне едой, выбирая, какая может прийтись по вкусу мне и моей дочери. Я даже и не думала смотреть на показатели калорийности, жирности и т. п., потому что на седьмом месяце беременности для меня имело значение только одно: в животе у меня голодный ребенок, и я должна дать ему именно то, чего он больше всего хочет.

В субботу утром покупателей в магазине бывало обычно не слишком много, особенно если прийти пораньше; вот и сегодня там были обычные утренние посетители: работающие мамочки, работающие родители-одиночки, любители утреннего бега трусцой, забежавшие на минутку, чтобы купить протеиновые батончики и «Гэторейд», а потом бежать дальше. Я бродила среди бесконечных банок с оливками, потому что Энн решила, что сегодня у нее «оливковое» настроение.

— Мамочка, — раздался у меня за спиной чей-то тоненький голосок.

— Не сейчас, радость моя. Мамочка разговаривает по телефону. — Это был уже более взрослый голос.

— Мамочка!

— Я сказала, помолчи, Черил!

— МАМА МАМА МАМА МАМА МАМА!