Мастер-класс

Я тихонько закрыла входную дверь и прошла в нашу крошечную ванную, где постаралась получше расчесать воронье гнездо у себя на голове, затем натянула джинсы и белую хлопчатобумажную рубашку, оставив несколько верхних пуговок расстегнутыми — чтобы выглядело достаточно соблазнительно, но не воспринималось как откровенное приглашение. И только тут до меня дошло, что я постоянно произвожу некие странные звуки — их, впрочем, вполне способно издавать любое человеческое существо, но сама я никогда таких не издавала. Во всяком случае, эти горловые хрипы, почти что звериное рычание, вряд ли могли иметь отношение ко мне. Странным звукам сопутствовали и самые обычные — плач, сопение, хлюпанье носом. Но никаких сколь-нибудь различимых слов. Это была самая примитивная форма коммуникации, древнейший способ выражения человеком своих мыслей и чувств с помощью звуков.

И этот древнейший способ оказался действенным. Во всяком случае, мне действительно удалось отчасти успокоиться.

Я нацарапала записку Мелиссе и Руби Джо, сообщив, что вернусь к ланчу, и двинулась по коридору в тот его конец, где вчера вечером исчез Алекс.

Когда я заглянула в его приоткрытую дверь, он сидел на диване и что-то писал. Авторучка «Монблан», какими обычно пишут богатые мальчики, замерла в его руке, и он поднял глаза, одарив меня той обаятельно-соблазнительной улыбкой, которой всегда пользуется в моем присутствии, даже если рядом Малколм.

— Можно с тобой поговорить? — спросила я.

— Конечно. Входи.

Его квартира оказалась раза в два больше нашей, и в ней нигде даже намека не было на серый цвет. Это была квартира, предназначенная для той элиты из персонала, которая обладает правом свободно приходить и уходить; об этом, в частности, свидетельствовало и то, что окна у Алекса украшали только занавески. Никаких решеток.

— У тебя что-то случилось, Елена? — участливо спросил он.

С чего же мне следовало начать?

Я могла бы начать с того, что нахожусь в одной из полусотни государственных школ, и здесь практически на всех окнах, в том числе и у меня, решетки, а отнюдь не вышитые занавески; или с того, что с утра понедельника мне не удалось и пяти слов сказать моей дочери; или с того, что Малколм только что передал мне документы на развод, а Энн больше не желает иметь со мной ничего общего. Но мне почему-то казалось, что Алексу Картмиллу большая часть всего этого уже известна.

— Ты сказал, что приехал сюда в качестве врача, и я хотела тебя попросить: не мог бы ты проверить Фредди? — И я, вспомнив кое-что из давнишнего курса по патологии крови, тут же придумала: — Понимаешь, у нее откуда-то появляются синяки, как бы у нее не оказалось серьезных проблем с кровью.

Алекс положил на стол свой «Монблан», усадил меня в одно из мягких кресел и предложил:

— Не хочешь ли чего-нибудь выпить? У меня есть вода, чай и бурбон. Выбирай.

— Вода. Вода — это просто отлично. — Хотя, если честно, бурбон звучал куда лучше.

На нем были шелковые слаксы и белая рубашка из хлопка, а двигался он — со своего дивана в кухню и обратно — так, как делают это те, кто привык, чтобы ими любовались.

— Я знаю насчет вас с Малколмом. Мне очень жаль, — сказал он, наполняя два стакана водой, и предложил: — Лимон? Или лайм? Лаймы у меня тоже есть, если ты их предпочитаешь.

Но я-то ведь тоже была не лыком шита. Кроме того, я прекрасно умела читать даже перевернутый вверх ногами текст. Разумеется, я сразу глянула на ту папку с бумагами, которую Алекс, предварительно развернув вверх ногами, оставил на кофейном столике. На папке была наклейка: Институт геники. А чуть ниже: Александр Картмилл, доктор медицины.

— Ну… пожалуй, лучше лайм. Если тебе не трудно.

— Ничуть. Одну секунду.

— Вот и прекрасно.

Но мне было далеко не прекрасно. Жар тяжелыми волнами поднимался у меня внутри, ударяя в лицо, и эти волны, казалось, были способны полностью меня затопить, увлечь за собой мое тело, точно тряпичную куклу, унести в неведомом направлении, так чтобы я, полностью утратив ориентацию и судорожно хватая ртом воздух, осознала бы наконец, что никакого воздуха вокруг нет и вдохнуть-то мне нечего. Я пыталась вести с Алексом легкую беседу — например, насчет тенниса, черт бы его побрал, — но всем своим существом мучительно стремилась добраться до этих документов в папке и прочесть их. К сожалению, времени у меня хватило только на то, чтобы прочесть всего несколько слов, прежде чем Алекс подал мне стакан ледяной воды с лаймом, уселся напротив и привычным жестом задрал ногу на кофейный столик, положив ее поверх папки с документами.