Мастер-класс

Пока Андервуд распространялась насчет правил и принудительных мер, установленных в ее маленьком королевстве, я осматривала ее кабинет. В целом комната казалась на редкость холодной и неуютной — сплошное полированное дерево, сталь, канцелярские шкафы с папками, двойные кресла с жесткой спинкой, поставленные напротив обширного письменного стола, крепостной стеной отделявшего директора от посетителей. Я выпрямилась и тем самым обрела некую тайную возможность заглянуть и в ту часть кабинета, что простиралась за письменным столом миссис Андервуд. Мне хотелось убедиться, что там нет никакой платформы или подъемного устройства, помогающего ей вставать из-за стола. На стенах висели две картины, но это были отнюдь не вездесущие постеры, столь распространенные в школах, типа «Не получается — пойди и повесься!» или «Если ты можешь это вообразить, то и сделать это тоже сумеешь!», а самые настоящие картины маслом довольно мрачных тонов, и на них была изображена охота на лис. На одной несчастная лиса была уже загнана в угол, а яростно лаявшие гончие окружили ее, точно разгоряченные зрители во время поединка гладиаторов.

Весьма умиротворяющее зрелище.

Единственный след чего-то личного в этой комнате — маленькая фотография в рамке, на которой куда более молодая Марта Андервуд сидела на пляжном полотенце рядом с мальчиком лет десяти. Она была почти неузнаваема — гораздо тоньше, улыбающаяся, загорелая. Ничего общего с той матроной, которая с кислым видом смотрела на меня сейчас.

— Это вы? — спросила я, кивнув в сторону фотографии.

— Да. — И Андервуд выложила обе руки на стол.

— А это ваш сын?

Она кивнула и так стиснула пальцы, что косточки побелели.

— Где он теперь?

— Где-то.

И тот гнев, который я испытывала по отношению к ней, слегка подтаял, растворившись в сочувствии; однако основная его часть осталась незыблемой. Я не спешила задавать вопросы, потихоньку придумывая про нее свою историю, которая могла быть правдой, а могла и не быть. Мать-одиночка, вмиг ставшая «недостойной», у которой отняли ребенка и увезли куда-то, а затем вниз, вниз по спирали горьких разочарований, понижения в должности… Пожалуй, в такое вполне можно было поверить.

Возможно, она почувствовала, какие мысли бродят у меня в голове, потому что сказала, словно отвечая на мои незаданные вопросы:

— Это просто работа, доктор Фэрчайлд. И мне платят за то, чтобы я делала свою работу хорошо и так, как мне было приказано. В точности как и вашему мужу. Ему ведь тоже платят за то, чтобы он хорошо делал свою работу, не так ли? Существуют определенные правила, и я всегда им следую.

Правила. Приказы. Какая разница? — задумалась я.

Андервуд расцепила пальцы и, по-моему, приказала себе откинуться в кресле с подобающим директору школы видом. Холодная, озабоченная.

— Я должна сообщить вам, что сегодня утром мне позвонил ваш муж. Он прилетает первым самолетом из Вашингтона. — Она посмотрела на наручные часы. — И примерно через час будет уже здесь. Вероятно, вам захочется как-то подготовиться к встрече с ним.

Я, собственно, этого и ожидала: Малколм заявится сюда и заставит меня вернуться домой. Но я надеялась, что это все-таки случится не сегодня. Не через час. Не в самом моем ближайшем будущем.

— Спасибо, — только и сказала я и встала, собираясь уйти. Однако она остановила меня:

— Мы все делаем то, что обязаны делать, доктор Фэрчайлд. И мой вам наилучший совет: попытайтесь приспособиться.

Мне хотелось сказать ей, что если попытка «приспособиться» означает вернуться в Мэриленд и продолжать жить с Малколмом, то я бы предпочла этой попытки вообще не предпринимать, но я так ничего и не сказала, лишь кивнула в знак признательности и закрыла за собой дверь, а потом бегом бросилась к нашему жилому корпусу, петляя среди многочисленных кирпичных строений и спотыкаясь о корни деревьев, превратившие дорожку в настоящую полосу препятствий. Поблизости никого не было, лишь где-то далеко на просторах кукурузных полей мелькали крошечные фигурки. Помощь фермерам, догадалась я.

Мне было необходимо с кем-нибудь все это обсудить до того, как приедет Малколм, чтобы хоть приблизительно понять, как вести эту игру.

Но Руби Джо и Мелиссы в квартире не было. Лишь к холодильнику Руби Джо прилепила записку: Пошли прогуляться, пока нас снова не заперли, и вместо подписи улыбающаяся рожица.

В нормальном мире я бы позвонила матери. Соседу. Доктору Чен, которая преподавала химию у нас в серебряной школе, бывшей моей. Любому, у кого есть уши, кто способен меня услышать и по-человечески со мной поговорить. В нормальном мире у меня были бы телефон, лэптоп и Wi-Fi в ближайшем «Старбаксе». Я могла бы обращаться к людям через Твиттер, Инстаграм и Фейстайм до тех пор, пока кто-нибудь не откликнется. Да какого черта! Я бы схватила на улице первого попавшегося курьера и насильно скормила бы ему свою историю.