Я видела синяки на руке моей дочери. Я видела эту ужасную припухлость у нее на запястье. Малколм, пожалуй, вполне способен заслужить звание Самого Дерьмового Отца Года, но он все еще отец Фредди. И ему придется хоть как-то отреагировать на этот случай рукоприкладства.
На какое-то время от этих мыслей меня отвлекли детишки, по очереди анализировавшие тот рассказ, который мы с ними только что прочитали. Это даже слегка напоминало нормальный интересный урок — то, что я действительно люблю в работе учителя. Или, точнее, что я любила бы в работе учителя, если бы проводила больше времени с детьми и действительно занималась преподаванием вместо того, чтобы готовиться к ежемесячным тестам. Моя группа в то утро состояла из дюжины шестиклассников, которые были всего на пару лет старше Фредди. Оказалось, что у них возникло множество вопросов.
— Такое ощущение, словно собака оказалась умней того парня, — сказал один мальчик. — Ну, то есть этот пес отлично понимал, что надо перебираться в другое место и искать что-нибудь получше. Да и вообще — какому идиоту могло прийти в голову отправиться в полном одиночестве пешком, когда мороз пятьдесят градусов? Разговор о герое Джека Лондона и дикой собаке напомнил мне о том жуке, чешуйнице, за которым мы с Мелиссой вчера вечером наблюдали в общей гостиной. Люди делают выбор; животные действуют инстинктивно. Интересно, думала я, кто из них в итоге окажется удачливей и выживет?
Одновременно я пыталась понять, что эти дети здесь делают. Они казались мне слишком сообразительными и мыслящими достаточно глубоко, чтобы перекрыть им все пути дальнейшего развития. Отнять все возможности нормальной жизни. Мне вдруг снова вспомнилась та девушка из «Старбакса».
— А вы как думаете? — донесся до меня вопрос того мальчика.
— Ну, по-моему, тут все несколько сложнее. Ведь человек может быть слишком увлечен той целью, которую перед собой поставил, и даже не замечать, что творится вокруг. — Хотя мне хотелось сказать:
В дверь класса никто не постучался, никто ничем не предварил своего появления, лишь слегка скрипнули петли, и я даже вздрогнула, услышав голос миссис Андервуд, приказывавшей моим ученикам немедленно разойтись, а мне — следовать за ней.
Тоже немедленно.
Я надела пальто.
И пошла за ней, стараясь держаться как можно дальше позади. И пока мы пересекали всю территорию школы, направляясь в административное здание, миссис Андервуд все время что-то бормотала насчет никуда не годного персонала, с которым каши не сваришь, потому что вечно что-то не сделано или сделано не так. Когда мы добрались до директорского кабинета, у дверей в коридоре уже ждали двое мужчин. Андервуд кивнула им в знак приветствия и слегка нахмурилась.
— Уважаемые доктора, через минуту я буду полностью в вашем распоряжении, — сказала она и, пропустив меня в дверь, тут же поместила свои невероятные телеса в кресло за письменным столом. Затем она и мне предложила сесть. А когда я села, она вздохнула и спросила:
— Вы все-таки хотите неприятностей? Я же вам объяснила, что ни для кого не могу делать исключений.
Возможно. Даже весьма возможно. Определенно. Но вслух я не сказала ни слова. После предупреждения Мелиссы насчет того, что Андервуд лучше не злить — или, по крайней мере, постараться ей не возражать, — я только улыбнулась и покачала головой.
Школьные руководители — кем, собственно, Марта Андервуд и являлась, даже если она сама себя считает не просто директором, а, скажем, королевой улья или Той-Кому-Все-Должны-Подчиняться, — это классическая категория твердозадых, тупоголовых и не-берущих-пленных чиновников. Я их успела немало повидать. Ни один ребенок не хочет быть «приглашенным» в кабинет директора, вызывающий ужас у всех в школе; да и родители по большей части стонут, когда их просят «зайти к директору и побеседовать» об их отпрыске. Возраст тут совершенно ни при чем; школьный директор, principal — это никогда и никому не приятель и не товарищ, хотя окончание этого слова, pal, как раз и означает «товарищ»; это всегда именно princeps, то есть «глава».
С другой стороны, мне было хорошо известно, что за руководство школой человек не берется, если детей действительно ненавидит. Во всяком случае, обычно это так.