Мастер-класс

По-моему, я услышала шлепок раньше, чем увидела, что происходит. Когда я обернулась, малышка с пухлыми щеками, сидевшая в магазинной тележке и привязанная к ней, заливалась слезами, суча в воздухе ножками и неотрывно глядя на тыльную сторону своей руки. Я обратила внимание, что легинсы на девочке грязные, а топик и того грязнее; то и другое было буквально покрыто засохшими пятнами от детского питания. Можно было различить отдельные пятна горошка, моркови или тыквы, и все это было как бы скреплено вместе слоем размазанной по всему животу каши, возможно овсянки. Мне не хотелось даже думать, что это, возможно, вовсе и не каша.

— Вы бы повнимательней к своей малышке-то относились! Для начала хотя бы переодели ее во что-нибудь чистое, прежде чем наказывать! — возмутилась я. — Ну что вы за мать! — Это была порядочная наглость с моей стороны, и оправдать подобный поступок можно было только тем, что мозги мои были несколько размягчены поздним сроком беременности.

Эта молодая мать больше походила на девчонку-подростка, и обручального кольца на безымянном пальце у нее, разумеется, не было. Она придвинулась ко мне вплотную, и за ее спиной, точно войско, рядами стояли банки с оливками, пикулями и всевозможными приправами.

— А вы кто такая, черт побери? Вы что, из детской полиции? — сердито спросила она.

Не сумев придумать должного ответа, я выпалила первое, что пришло в голову:

— Надеюсь, когда вы в следующий раз соберетесь рожать, вас сперва заставят получить на это официальное разрешение! — И я, гордо развернувшись, пошла прочь от этой девочки-мамы и ее воющего младенца, напрочь позабыв об оливках.

Глава сорок девятая

Если бы имелся список тех штатов, которые особенно сильно страдают от проливных дождей, Канзаса в этом списке точно не было бы. Похоже, все свои осадки Канзас приберег именно на сегодняшний день, хотя сегодня они мне были меньше всего нужны. Впрочем, возможно, небеса просто почувствовали мое отчаяние и плакали вместе со мной, разделяя мою боль.

Две пары глаз — оба Шалтай-Болтая были на месте — проследили за мной, когда я, не разбирая дороги, вломилась в вестибюль жилого корпуса и направилась к двойным дверям, ведущим к лестнице. Охранники, разумеется, заметили, что я нарушила правила ношения формы, и начали что-то говорить, но вскоре заткнулись, увидев у меня в руках конверт, и потеряли ко мне всякий интерес. Пройти нужно было всего несколько шагов, но это был тот самый случай, когда время действительно может сыграть с тобой любую шутку и превратить даже самый коротенький переход в поистине бесконечный. Всем нам доводилось хоть раз в жизни испытывать нечто подобное; такие чувства одолевают и нервную невесту, которая, неуверенно ступая, идет по центральному нефу и думает только о том, чтобы не упасть, ибо к ней обращены сотни лиц; и юную студентку колледжа, которая украдкой пробирается утром к себе в спальню, сгорая от стыда за минувшую ночь и безумно страдая от боли в ногах, истерзанных высокими каблуками; и маленькую девочку, которая тащится в школу в холодный день с тяжелым рюкзаком за спиной и точно знает, что непременно поскользнется на льду и упадет на виду у всех, а большие ребята будут над ней смеяться. Подобная разновидность походки возникает под воздействием смущения, страха или стыда — всего того, что мы переживаем внутри себя и стараемся, чтобы больше никто этого не заметил.

Не знаю, испытала ли я облегчение, обнаружив, что в нашей квартире никого нет, когда, отогнув металлические уголки на конверте, врученном мне Малколмом, вытряхнула его содержимое на кухонный стол. Возможно, некоторые вещи и впрямь лучше делать в одиночестве, без свидетелей.

На стол вывалились три конверта поменьше. Они вопросительно смотрели на меня, и я решила первым открыть самый толстый, потому что на нем в левом верхнем углу стоял штамп некой юридической фирмы, выглядевший прямо-таки клинически деловым. Да я, собственно, уже догадалась, что там, в этом конверте. Вовсе не обязательно быть доктором каких-то там наук, чтобы догадаться, что тебе прислали документы на развод.

Я не стала утруждать себя чтением всех страниц, полных жалоб и данных под присягой показаний, а также служебных уведомлений. Моя подпись требовалась лишь на некоторых документах; а моя дальнейшая жизнь в какой-то степени ограничивалась только необходимостью через три недели, считая с сегодняшнего дня, явиться в суд, но и этого затруднения я вполне могла избежать, поскольку Малколм весьма любезно устроил все так, что развод мог состояться и заочно. То есть в мое отсутствие.

Как это мило с его стороны!

Два других конверта, гораздо тоньше, сразу вызвали у меня тревогу. На одном рукой Энн было написано: Моей матери. На другом — острым почерком Малколма — Елене. Первым я решила прочесть послание Малколма.