Утром ко мне заглянул Малколм, который тоже приехал домой на каникулы. Одарив меня легким поцелуем, он взял мою перепачканную красками левую руку и спросил:
— Неужели так уж обязательно заниматься живописью в этом кольце, Эл? — Затем он уставился на мою незаконченную картину, и у него вырвалось: — Господи, а это еще что такое?
— Во-первых, — сказала я, — кольцо ничего не стоит вымыть. А во-вторых, то, что ты видишь, тоже искусство. Тебе не нравится?
Он покачал головой, и я поняла: ни капли.
— Хорошо бы мне как-то вытащить тебя, детка, из этого постмодернистского мира и вернуть в мир реальный. — Он наклонил голову сперва вправо, затем влево, затем вернул ее в центральную позицию. — И что ты хотела тут изобразить?
— Секс.
— Хороший или плохой? — Малколм чуть ли не вверх ногами перевернулся, пытаясь уловить какой-то конкретный смысл в красных и оранжевых извивах.
— Хороший, — сказала я. И покраснела.
Он уселся в то кресло, в котором часто любила сидеть моя бабушка. Малколму это кресло совершенно не подходило ни размером, ни симпатичной ситцевой обивкой в цветочек. С другой стороны, вряд ли что-то здесь способно было естественным образом
— У меня есть новости, — сказал он.
— Хорошие или плохие?
— Отличные!
Я отложила кисть и вытерла руки тряпкой. У меня тоже были новости. Ома давно уже переписывалась по электронной почте со своей бывшей коллегой из Школы искусств и дизайна в Саванне, и в субботу мы с ней собирались поехать в Джорджию, чтобы посоветоваться насчет магистратуры. Мне очень хотелось рассказать об этом Малколму, но мы с ним заговорили почти одновременно и сразу же рассмеялись, так что он предложил:
— Давай ты первая.
— Нет. Давай ты первый.
Так у нас было всегда, особенно в тот год, когда мы с ним обручились.
Он встал, взял мои перепачканные красками руки в свои и торжественно сообщил:
— Я определился насчет программы в магистратуре.
— Это хорошо…
— А ты не хочешь спросить меня, где?
Он так симпатично надул губы, что я тут же заглотила наживку.
— Где?
— В Пенне! — И, прежде чем я успела что-то сказать, он с восторгом продолжил: — У них первоклассное педагогическое отделение. Если совместить это с получением степени по политологии, то мне все дороги будут открыты. И потом — если ты по-прежнему хочешь подумать над моим маленьким предложением — там огромное поле деятельности в области естественных наук. Как раз для тебя. Можно было бы снять квартиру в центре, подкопить деньжат и пожениться, как мы и планировали.
Мы действительно не раз об этом говорили. Но между прошлым летом и нынешним случилось немало других вещей. Я стала гораздо больше писать, пыталась искать новые формы самовыражения. Я уже успела поучаствовать в выставке в Нью-Хэвене, где жюри присудило мне награду. Меня пригласили в Саванну.
— Я…
Малколм поднял руки вверх.
— Погоди. Погоди немного и просто выслушай меня, дорогая.
Я умолкла и стала ждать.
Он вытащил из кармана куртки какой-то журнал и раскрыл его примерно посредине, где была заложена какая-то статья.
— Наука, техника, инженерное дело и математика. Они щедро вкладывают в это деньги, Эл. Полное обеспечение, гарантированная зарплата. А к тому времени, когда я достигну того уровня, к которому стремлюсь, элитным школам, специализирующимся на точных науках, будут выделять еще больше денег. Единственное, что потребуется, чтобы преподавать в такой школе, — это достаточно высокий уровень образования и развития. Но у тебя-то он и так высокий, а будет еще выше, я в этом уверен. — И в восторженном порыве он поцеловал меня по-настоящему, долгим поцелуем. — Ты моя блестящая будущая жена!
Наверное, именно тогда я и начала колебаться, опасаясь, что мне и впрямь никогда не удастся написать ничего впечатляющего, достойного большой галереи, и я навеки застряну в преподавателях, как Ома. Неужели мне хочется, думала я, только смотреть на чужие произведения и ждать, когда кто-нибудь из моих учеников получит золото, надеясь при этом, что и мое имя будут изредка упоминать в художественных кругах, например в чьем-то биографическом очерке? Если, конечно, обо мне вообще хоть кто-то вспомнит. Я представляла себя старухой, живущей за счет своих щедрых детей, и подобный вариант будущего мне совершенно не нравился.
За ланчем у меня состоялся разговор с родителями и бабушкой. Ома была, похоже, очень удивлена, когда я несколько нерешительно высказала сомнения в целесообразности субботней поездки на юг. Я что-то такое врала насчет проекта, который мне надо «подогнать», старательно делая вид, что мне весь уик-энд придется заниматься, а это означало, что мне и от своей студии придется держаться подальше. Та незаконченная картина так и осталась висеть там в воскресенье, когда папа отвез меня в аэропорт, и улыбка Омы, когда она целовала меня на прощанье, не могла скрыть разочарования, таившегося у нее в глазах.