Мастер-класс

И тут бабушка, крикнув Малколму, чтоб подождал — причем крикнув с такой силой, которая удивила нас всех, — притянула меня к себе и задала только один вопрос:

— Ты хочешь, чтобы Фредди оказалась в тюрьме?

— Что?!

— Ты меня слышала.

— Нет, не хочу.

Малколм, стоя у водительской дверцы, нетерпеливо посигналил. Резкий звук автомобильного сигнала странной болью отозвался во всем моем теле, и я еще раз повторила:

— Нет, не хочу.

Ома расправила костлявые плечи, чуточку приподнялась, словно готовясь к схватке, словно вдруг став девочкой в форме гитлерюгенда и собираясь командовать младшими подругами, марширующими на площади.

— Тогда ты должна отправиться вместе с ней, — быстро прошептала она и крепко поцеловала меня в губы, как целовала, когда я была ребенком.

И тут же снова раздался сердитый автомобильный гудок.

Глава двадцатая

Бабуля наверняка преувеличивает, думала я, пока Малколм тащил нас всех обратно по той же извилистой дороге. Наверняка.

О государственных школах я имела представление благодаря имевшимся в кабинете у Малколма документам, а также благодаря тем фотографиям, что порой мелькали на экране телевизора во время еженедельных выступлений Мадлен Синклер. Это, конечно, не домашняя обстановка, но выглядело все вполне прилично, в помещениях было чисто, детишки улыбались, стоя рядом с «тарзанкой», прыгая в «классики» и играя в разные другие игры. Родители, приехавшие навестить учеников, расстилали на плотной зеленой траве подстилки для пикника и делали селфи с детьми, чтобы дома показать снимки бабушкам и тетушкам. Взрослые, то есть учителя, врачи и т. д., останавливались возле каждой семьи и охотно отвечали на любые вопросы.

И все же моя бабушка почему-то сравнивает наши желтые школы с нацистскими концлагерями.

На обратном пути я не сказала Малколму ни слова; мне просто нечего было ему сказать. Да и сам он, похоже, нарушать молчание не собирался. Однако именно это он и сделал и начал, разумеется, со своей обычной сентенции:

— Тебе нужно вновь сесть на поезд здравомыслия, Елена. — Он изрек это, сосредоточенно глядя прямо перед собой на двойную разделительную линию желтого цвета (желтый автобус! — тут же вспомнила я) и так вцепившись в руль, что косточки на тыльной стороне ладоней побелели и в полутьме салона казались светящимися. На его правой щеке расцветал багровый синяк. Но крови, к сожалению, видно не было, а мне почти хотелось, чтобы и кровь была.

— Не думаю, что я по-прежнему в восторге от твоего «поезда здравомыслия», Малколм, — сквозь стиснутые зубы процедила я. В боковое зеркало я видела на заднем сиденье Фредди, которая сосредоточенно считала телефонные столбы. Или километровые. Или еще что-то. Ну, ничего. Зато Энн убрала свой телефон и сидела молча — слушала.

Малколм в ответ лишь побарабанил по рулю кончиками пальцев. Если бы это был кто-то другой, я бы решила, что у этого человека нервный тик. Но это был именно Малколм. Малколм Фэрчайлд, PHD, гребаный доктор наук. У доктора Фэрчайлда не бывает нервного тика. Просто он заранее выстукивал по рулю те слова, которые собрался произнести.

До дома оставалось минут пятнадцать, когда мы свернули с главного шоссе, и постукивание разом прекратилось.

— Твоя бабушка очень стара и слишком склонна к преувеличениям.

— Возможно. Но я не хочу, чтобы Фредди отправили в государственную школу.

После этих слов Малколм с силой ударил по рулю ладонью, явно утратив терпение.

— Неужели ты не способна даже на секунду задуматься, как подобное нарушение правил, — он резко мотнул головой в сторону Фредди, — скажется на мне? На моей карьере?

Теперь уже и я напряженно выпрямила спину.

— Я не понимаю, Малколм, а сам-то ты способен хоть на секунду задуматься о судьбе твоей родной дочери?

— Ей это только на пользу пойдет.

— На пользу, — эхом откликается Фредди с заднего сиденья. — Мне все на пользу. Одна сплошная польза во всем. Польза, польза, польза. — Она опять умолкла и принялась считать телефонные столбы.

— Вот именно! — со значением говорит Малколм. — Теперь-то тебе ясно, что я имею в виду?

Когда Фредди было пять, мне казалось, что у нее одна из разновидностей аутизма, возможно, не слишком серьезная, но тем не менее. Она практически не способна была сосредоточить внимание на чем-то одном. После нескольких часов тестирования и консультаций, за которые пришлось уплатить не одну сотню долларов, наш педиатр только головой покачала.

— Аспергер?[17] — спросила я.

— Это, пожалуй, входит в общий спектр синдрома Аспергера, но я против подобного диагноза, — сказала она. — Я бы поспорила, если бы мне принесли конверт с таким заключением.

— Но тогда что с ней не так? — спросила я. Даже сейчас мне каждый раз хочется прикусить себе язык, когда он выговаривает эти слова: не так. Словно моя дочь — это какой-то сломанный механизм, который непременно нужно починить, потому что в нем «что-то не так».

Доктор Нгуен рассмеялась, но это был добрый смех. Она посмотрела в окно, где Фредди на детской площадке увлеченно строила какую-то башню.