Мастер-класс

До чего же я люблю, когда Фредди такая!

— Малколм хочет поехать домой, — сказала я, и Фредди тут же перестала смеяться, словно кто-то вдруг нажал на выключатель.

— Но у меня уже все готово! Я же полпалки салями нарезала! — Если, согласно Евангелию от Сандры Фишер, в нашем мире и существует настоящее зло, то оно заключается во всевозможных остатках, оказавшихся излишними; и прежде всего — в избыточном количестве холодных закусок, которые так и остались нарезанными и недоеденными. Моя мать, внучка тех, кому много лет назад довелось пережить Великую депрессию, ненавидит всякие остатки и не понимает, как это еда могла оказаться ненужной. — Останьтесь. Поешьте. А потом сразу поедете домой.

Фредди уже села на ковер, старый, потертый, выцветший, оставленный как воспоминание о самом первом доме моей матери, и еще до того, как Малколм успел открыть рот, начала привычно качаться, этими движениями как бы отбрасывая от себя враждебный окружающий мир и разрушая его, а свою боль из последних сил стараясь удержать внутри.

— Господи! — вырвалось у Малколма. — Опять?

А затем громко и ясно, этим своим ужасным наставническим голосом он прибавил нечто такое, чего даже я вообразить себе не могла:

— Вот именно поэтому ей и нужно туда поехать, Елена. У нее с головой не все в порядке.

Все мое тело и каждая конечность по отдельности откликнулись на это одновременно. Моя левая рука сама собой описала полукруг, а тело отклонилось назад без каких бы то ни было мысленных приказов. Мой рот тоже сам собой открылся и выплюнул слово «ублюдок», ударив этим словом Малколма точно так же, как и мой кулак, о крепости которого я даже и не подозревала, по собственной воле врезал ему прямо в челюсть, явно причинив боль, хоть и соскользнув немного вбок.

Малколм, не сказав ни слова, с силой пихнул мне ком из курток и обуви, и я даже слегка пошатнулась, поскольку вещи оказались довольно тяжелыми. Но все же легче той ярости, что мучительно давила мне на сердце, пытаясь вырваться наружу.

— Гребаный сукин сын! — прошипела я.

Теперь мне было совершенно ясно, что в любом случае между нами все кончено.

Мне потребовалось полчаса, чтобы надеть на Фредди куртку и ботинки.

Малколм ждал в прихожей, слегка притопывая от нетерпения ногой в элегантном ботинке итальянской фирмы «Bruno Magli» и хмуря брови. Мои родители и Энн тихо стояли в дверях гостиной, пряча встревоженные взгляды и стараясь даже не смотреть на Фредди, хотя папа каждые несколько секунд все же поворачивался в сторону Малколма и бросал на него ледяной взгляд.

— Ничего страшного, детка, все наладится, — ласково повторяла я, пытаясь одеть Фредди, но мне лишь с огромным трудом удавалось подменить этим ласковым голосом тот безобразный рев, который рвался из моей души наружу, чтобы со всей силой обрушиться на моего мужа. — Дома мы пообедаем, съедим мороженое, а потом посмотрим фильм о принцессе, хорошо?

О мороженом и принцессах я, черт побери, была способна думать в последнюю очередь. Вместо них мне все представлялись бронзовые кастеты и свирепые воительницы-амазонки.

Наконец мне кое-как удалось привести Фредди в порядок, и я сказала ей:

— А теперь поцелуй на прощанье бабушку и дедушку. — Мне очень хотелось отвести Фредди наверх, чтобы она попрощалась и со своей прабабушкой, но Малколм уже открыл входную дверь, впустив в дом струю ледяного воздуха, хотя там и без этого было весьма прохладно.

Потом пришел мой черед прощаться со всеми по очереди. Я понимала, что прощаюсь с родными не навсегда, что вскоре снова их увижу, возможно, уже в следующий уик-энд или даже раньше, поскольку при одной лишь мысли о том, чтобы провести с Малколмом хоть на секунду больше времени, чем это будет абсолютно необходимо, мой рот наполнялся горечью жгучей желчи.

Нет, это же просто прелесть, до какой степени я ошиблась! И как же долго я этого не понимала! Да и сейчас, пожалуй, еще не до конца все поняла.

Я быстро набросила на плечи куртку, сменила мягкие шлепанцы на жесткие кожаные ботинки, воображая, что это армейская боевая обувь, которая мне необходима, чтобы всего лишь доехать до дома. Малколм, возглавляя наш печальный маленький отряд, уже двинулся к машине; следом за ним плелась Фредди, затем Энн и затем уже я.

И тут в дверях появилось некое светлое облачко, при ближайшем рассмотрении оказавшееся махровым халатом и шапкой всклокоченных седых волос. Моя бабушка.

Она чуть ли не бежала вслед за нами на своих слабых ногах, опираясь на трость, и сумела-таки дотянуться свободной рукой до моей куртки, словно вцепившись в нее когтями.

— Не отпускай ее туда, Лени! Как бы тебе ни было трудно, не позволяй ей попасть в этот… в это ужасное место. — Совсем другое слово готово было сорваться с ее губ. Еще почти целая неделя пройдет, прежде чем я пойму всю тяжесть, весь смысл того слова — ад, — которое она так и не произнесла.

— Как же я, по-твоему, должна этому противостоять? — беспомощно возразила я. — Таков закон.