Мао Цзэдун

Следовательно, сделал он вывод, для партии настало время выходить из подполья и забыть о всяких попытках сотрудничать с прогрессивными силами в Гоминьдане. «Знамя Гоминьдана, — пишет Мао, — превратилось в черный флаг милитаристов. На его место мы должны водрузить свое, Красное знамя».

В отношении крестьянской Хунани слова Мао звучали довольно здраво, однако существовал и политический аспект этого вопроса, ставшего причиной ожесточенного спора между Сталиным и Троцким. В своих суждениях Мао недели на четыре опередил время: партия действительно одобрила создание советов депутатов, но лишь через месяц. Китай и в самом деле переживал 17-й год, только не октябрь, а апрель.

Вторая проблема касалась наболевшего вопроса о земле, который Августовская конференция благоразумно обошла стороной. Теперь Мао предложил примирить курс партии на конфискацию с извечной тоской крестьянина по земле: «Вся она, включая наделы мелких землевладельцев и крестьян-одиночек, должна быть передана в общественную собственность и справедливо поделена между теми, кто ее обрабатывает, — исходя из количества рабочих рук и едоков в каждой семье. Крупные землевладельцы не получат ничего: только так можно будет успокоить народ».

Эта позиция Мао явилась, по сути, наковальней, на которой ковалась победа 1949 года.

Однако в августе 1927-го для членов Политбюро такое предложение звучало слишком радикально. Через две недели руководство партии объяснило Мао, что идеи его, принципиально верные, несколько преждевременны и требуют иной расстановки сил.

Самым фундаментальным был третий камень преткновения, крывшийся в стратегии хода вооруженного восстания, которое, по мысли Цюй Цюбо и его единомышленников, должно было послужить началом борьбы за победу дела коммунизма. После полученной в июне телеграммы от Сталина КПК удалось выработать общую точку зрения: для продолжения революции партии необходимы собственные вооруженные силы. Дальше этого аналитическая мысль руководства не пошла. Вопросы организационного строения армии, ее роли в борьбе, взаимодействия с рабочим и крестьянским движением не рассматривались вовсе. В августе Мао тоже был немногословен:

«Мы критиковали Сунь Ятсена за его опору только на военных, сами же слишком увлеклись организацией движения среди чисто гражданских масс. Сила Чан Кайши и Тан Шэнчжи опирается исключительно на штыки, для нас же винтовка — это пустой звук. В последнее время положение, правда, начало меняться, однако четкого представления о мощи оружия у нас нет до сих пор. Можно с уверенностью сказать, что выступления, приуроченные к празднику Середины осени, без оружия в руках вообще теряют смысл… Военным делам мы должны уделять теперь самое серьезное внимание. Необходимо помнить: винтовка рождает власть».

Эта чеканная формулировка ни у кого не вызвала возражений. Ломинадзе заметил, что восстание в Наньчане предоставило партии армейские подразделения, которые должны обеспечить победу и осенью. Но очень скоро Хунаньский партком получил дополнительное разъяснение: «Ни в косм случае нельзя ставить телегу впереди лошади. Приоритет остается за массовыми выступлениями народных масс; общее руководство берет на себя Политбюро, военные — на втором месте». Тезис Мао о винтовке, позже названный «ружьизмом», воспринимается уже с некоторым скепсисом. Он «нс совпадает с мнением центра», так решил Постоянный Комитет десять дней спустя. Ядро революции составляют массы, военная сила — вторична.

Для Китая 20-х годов это были не праздные споры. На протяжении предыдущего десятилетия страну периодически разоряли люди, приходившие к власти лишь силой оружия, поэтому их и называли «милитаристы». Контроль политической власти над военной всегда оставался наиболее жгучим вопросом для всего общества, а опыт общения коммунистов с Гоминьданом придавал ему дополнительную остроту. Картина осложнялась и представлениями о России 1917 года, согласно которым народное восстание стояло много выше военного захвата власти, а армию можно, конечно, использовать для защиты завоеваний революции, однако цепи рабства пролетариат и трудовое крестьянство должны сбивать с себя сами. Цюй Цюбо утверждал, что селяне только и ждут, чтобы «партия подала сигнал» — и победоносная крестьянская революция мигом снесет устои старого мира.